Галобионты

«Такие похожие и такие разные», – подумалось Гераклу. Он поймал себя на том, что при взгляде на близнецов в нем шевельнулось странное теплое чувство. Геракл отвернулся и вперил взгляд в иллюминатор, пытаясь определить природу этого безотчетно возникшего непривычного ощущения, претившего Закону Целесообразности и повернувшего галобионта в смятение. Однако он так и не сумел разобраться в своих мыслях. Самолет с пронзительным звуком шел на посадку. Шасси коснулись взлетной полосы аэропорта, в иллюминаторе замелькали занесенные буроватой пылью масличные пальмы, растущие в неправдоподобно красной земле и редкие строения, высившиеся вблизи аэропорта захудалой южноафриканской страны.

Путь до побережья Индийского океана Геракл продела на одном дыхании. Его так утомило многочасовое путешествие по воздуху, что он уже не мог думать ни о чем другом, кроме моря. Там, в родной для него стихии, где он чувствовал себя в большей степени своим среди бессловесных водоплавающих, чем на суше, среди существ, близких ему по интеллекту, Геракл обрел новые силы. К тому времени, когда он достиг острова, где жили галобионты пятой серии, сцена в самолете, когда он вдруг умилился при виде одинаковых человеческих детенышей, стала казаться ему проявлением хотя и непростительной, но вполне объяснимой слабости, вызванной усталостью и длительным напряжением.

«Видно я не так и совершенен, как думает мой Хозяин, – сказал себе Геракл, растянув губы в недоброй усмешке, – хорошо, что об этом знаю только я».

* * *

Степанов с нетерпением ждал возвращения своего верного помощника. Прошло уже почти восемь дней с того момента, как он, вопреки воли Дзержинца, отослал Геракла на сушу, и шесть дней с тех пор, как галобионт получил приказ отправиться за Алексом и золотоволосой женщиной по имени Любовь. Степанов не находил себе места, пребывая в постоянно нарастающем тревожном ожидании. Как завидовал он своим питомцам, которые обладают чудесной способностью преодолевать огромные расстояния под водой, в любой глубине. Если бы он мог, подобно Гераклу, пуститься вплавь к той, чей образ неотступно стоял перед его мысленным взором. Тогда он не задумался бы ни на секунду, отринул бы все мысли о ненавистном Дзержинце и других людях, отравляющих ему существование.

Полковник провел со Степановым «профилактическую беседу». Он долго твердил о том, что профессор совершит большую ошибку, если решит предпринять что-либо без согласования с ним, Дзержинцем.

– Вы сильны только тогда, когда я с вами. Не стоит надеяться на своих помощников-галобионтов, вроде Геракла или еще кого-нибудь. При всех их колоссальных возможностях они не способны защитить вас.

– А кто способен? – огрызнулся Степанов. – Разрушили же они добрую половину Базы, а если бы не мои галобионты, нас всех уже здесь не было бы.

– Вы достаточно разумный человек и я не буду объяснять вам, что и База, и галобионты существуют лишь благодаря мне. Надеюсь, вы все еще помните об этом?

Степанов мотнул головой, не желая отвечать полковнику.

– Я еще раз предупреждаю вас, Антон Николаевич, будьте благоразумны. Это в ваших интересах. Если вы встанете мне поперек дороги, то послаблений от меня не ждите. Я позабочусь о том, чтобы вы и те, к чьей помощи вы захотите прибегнуть, понесли самое жестокое наказание.

– Знаю, что я полностью в вашей власти, полковник, – уныло произнес профессор, – мне не нужны эти душеспасительные разговоры.

– Хорошо, Антон Николаевич, будем считать, что мы все уяснили и сделали соответствующие выводы. Предлагаю вам подумать над тем, каковы прогнозы относительно восстановления Базы и будущего нашей с вами работы.

Степанов мог бы сказать Дзержинцу об этом уже сейчас, однако у него не было никакого желания этого делать. В принципе, потери, постигшие Базу, не были невосполнимыми. За двадцать лет работы Степанов накопил очень богатый опыт и далеко продвинулся в своих исследованиях. Если на производство галобионтов первых серий у него уходило несколько лет, то сейчас, освоив качественно новые технологии, Степанов мог бы создать галобионтов третьей, четвертой и пятой серии не более чем за полтора-два года – ничтожный срок в научных масштабах. Степанов не особенно переживал и за шестую серию, которую так и не удалось адвентировать. Он был почти абсолютно уверен, что создание галобионтов, обладающих сверхчувственным восприятием, не составит для него слишком большого труда. Конечно, профессора раздражала необходимость вторично идти одной и той же дорогой, но как истинный ученый, Степанов находил в этом свои преимущества, поскольку он получал возможность внести некоторые коррективы в свою работу. Главное, ему удалось создать прочный фундамент.

И все-таки самым важным, что поддерживало профессора, была мысль о галобионтах пятой серии, чудом избежавших гибели. Степанов слишком долго и мучительно приближался к созданию клона женщины его жизни, чтобы пережить ее потерю.