Галобионты

– Подойди к столу, к тому, что стоит у стены, – приказал Степанов, не глядя на девушку. – Видишь на нем коробку?

Молчание Любови взбесило профессора. Он ухватился за этот гнев, так как только гнев мог придать ему достаточно сил для продолжения его игры.

– Отвечай, когда я тебя спрашиваю! – голос Степанова сорвался на фальцет. Он потрясал сжатыми кулаками, но не приближался к женщине. – Ты видишь коробку?!

– Да, – прошептала Любовь чуть слышно.

– Говори громче! Ты видишь коробку?

– Да! – сквозь рыдания выкрикнула девушка.

– Открой ее.

Послышалось тихое шуршание. Не глядя на женщину, Степанов задал следующий вопрос:

– Что ты там видишь?

– Одежду, – неуверенно произнесла Любовь.

– Прекрасно. Надень ее.

– Я не знаю, как это делается.

– Пораскинь своими мозгами, ты же женщина.

И все же профессору пришлось прийти к ней на помощь. Если кружевные трусики и бюстгальтер Любовь еще смогла натянуть, то назначение чулок с поясом осталось для нее полной загадкой.

– Теперь надень платье, – велел Степанов, стараясь не смотреть на девушку, стоявшую в белом кружевном белье и телесного цвета чулках. – Надеюсь, ты сможешь сама разобраться, что здесь к чему.

Антон Николаевич повернулся к Любови спиной и отошел от нее на несколько шагов. Девушка взяла в руки шелковое платье цвета морской волны. Это было самое любимое платье Степанова, из всех тех, что оставила в шкафу его ушедшая жена. Оно было сшито из китайского шелка. Степанов хорошо помнил, что Любаша заказывала его у портнихи и заплатила немалые по тем временам деньги. Но оно того стоило. Летнее платье без рукавов едва прикрывало колени. Облегая талию, оно ниспадало к низу широкими складками. Скромный вырез в форме конуса не открывал и половины груди. Но при всей его кажущейся целомудренности, платье выглядело очень сексуальным. Антон Николаевич с болезненной тоской вспоминал, как смотрели мужчины вслед его Любаше, когда она шла в нем по улицам. Еще он помнил гладкость и прохладу тонкого шелка, под которым его трепещущие от любви и страсти руки ощущали тепло молодого упругого тела.

– Все? – спросил он, не оборачиваясь.

– Да, – ответила Любовь.

– Хорошо, тогда надень обувь.

– Я не знаю, как она надевается, здесь какие-то ремешки…

– Как ты глупа! – с досадой процедил Степанов. – Брось его мне, я покажу тебе, как это нужно делать.

По-прежнему не глядя на девушку, Антон Николаевич с горем пополам продемонстрировал ей, как застегиваются ремешки на босоножках, использую в качестве манекена собственную обутую в полосатый носок ногу.

– Тебе все понятно?

– Да, – произнесла Любовь, но без особой уверенности в голосе.

– Постарайся, в этом нет ничего сложного. Нужно лишь приложить немного фантазии.

Через некоторое время Любовь справилась с задачей.

– Теперь причеши волосы и забери их сзади на затылке. В коробке есть заколка. Только не проси меня показывать тебе, как это делается. Ты выводишь меня из терпения. Подойди к зеркалу у стены и приведи себя в порядок. Когда закончишь, скажи, что ты готова и пройди на середину комнаты.

…Это была и она, и не она. От двойственности ощущения у Степанова помутилось в голове. Сколько раз Антон Николаевич представлял себе эту сцену. И вот настал его звездный час. Час, ради которого стоило пройти все муки ада, стоило умереть. Но Степанов не испытывал ни радости, ни торжества. Он безмолвно смотрел на стоявшую в центре комнаты женщину в бирюзовом шелковом платье, босоножках на высоких тонких каблуках. Золотые волосы, забранные назад, не закрывали идеально правильного овала его прелестного лица с огромными темно-голубыми глазами, отливающими зеленью от отблесков платья. Любовь разглядывала себя в зеркале с любопытством, в котором проскальзывало женское кокетство. По крайней мере, так показалось Степанову. Сколько раз он любовался на свою жену, когда она точно так же стояла перед зеркалом, сосредоточенно изучая свою отражение и не подозревая, что в жизни она во сто крат притягательнее и очаровательнее, чем может поведать о том кусок стекла.

– Ну здравствуй, Любаша, наконец-то я вижу тебя, – проговорил профессор. От слабости его плохо слушались ноги и Степанов вынужден был сесть на кушетку.

Девушка недоуменно смотрела на Антона Николаевича, сразу почувствовав, как изменилось его отношение к ней.

– Как ты жила без меня все это время?

Со времени их расставания прошло двадцать лет, но в сознании Степанова этот факт никоим образом не отложился. Ему ни разу не приходило в голову, что его бывшая жена могла измениться за прошедшие годы. Она всегда оставалась для него именно такой, какой запечатлелась в его застывшей памяти.

Любовь молчала, обескураженно хлопая ресницами.

– Что же ты молчишь? Не хочешь говорить со мной? Понимаю, тебе стыдно. Ты не можешь не чувствовать себя виноватой, ведь ты причинив мне столько горя. Но я готов тебя простить, если ты хорошо меня об этом попросишь.

– Я не понимаю, о чем вы, – пролепетала девушка, растерянно глядя на Антона Николаевича.