Галстук с тугим узлом

Он открыл глаза, прищурился и сжал лицо руками. Убрав руки, Сергеев посмотрел вперед. Вот в чем дело. Не зрение виновато, просто лобовое стекло треснуло и превратилось в непрозрачную тряпку, состоящую из мелких квадратиков. А машина ведь стоит на колесах. Сергеев перевел взгляд на Наташу. Женщина безжизненно свесилась на ремне безопасности, ее грудь была залита кровью. Он открыл рот и попытался позвать ее, но из горла вырвался только хрип.

Кто‑то отстегнул ремень безопасности. Чужие руки грубо схватили его за плечи и стали вытаскивать из машины. Он не сопротивлялся, он берег силы для одного последнего броска, если ситуация и судьба дадут ему такую возможность. Один шанс отомстить, проявить свою волю! Глаза не хотели смотреть на раскаленное солнце, перед лицом все время был чей‑то бок в потной рубашке. От человека, который его тащил, прижимая к себе, сильно воняло, а в скулу все время тыкалась кобура с пистолетом. И вдруг до Сергеева дошло, что кобура расстегнута. Да, ремешок, который должен быть перехлестнут через ребристую рукоятку пистолета, висел свободно.

В голове вдруг стало ясно и легко. Как будто он вынырнул из тягучего тяжелого сна или болотной тины на свежий воздух и вдохнул его полной грудью. Сергееву повезло, наверное, потому, что никто не ожидал от него такой прыти. Его посчитали находящимся в бессознательном состоянии. Но у него хватило сил и сознания, чтобы согнуть руку в локте, сжать рукоятку пистолета и дернуть оружие на себя.

Пистолет до конца из открытой кобуры не вышел, да это было уже и не важно, потому что дуло смотрело в бок его хозяина. Сергеев нажал на курок и сразу испугался, что пистолет мог оказаться на предохранителе. Но оружие послушно выплюнуло смертельный заряд вместе с кислым запахом сгоревшего пороха, ударившего в нос. Руки, державшие дипломата, тут же ослабли, и Сергеев рухнул на камни.

Коулмана он узнал сразу, тот стоял в трех шагах от него и указывал куда‑то вниз. Он очень быстро повернулся на звук выстрела, но было поздно. Сергеев сжал оружие обеими руками и нажал на курок еще раз, потом еще. Пистолет дергался в его руке, выплевывая огонь, бил резкими гулкими хлопками выстрелов по барабанным перепонкам. Сергеев с удовлетворением осознал, что первая же пуля попала в американца. Вторым выстрелом он промахнулся по падавшему телу, но третья попала в цель и четвертая тоже. А потом он услышал звук полицейской сирены.

Борецкий сидел рядом, обнимая его за плечи. Врач в белом халате убирал свои инструменты. Рука от уколов горела, но в голове уже достаточно прояснилось.

— Как ты, Стас?

— Нормально, — кивнул Сергеев и благодарно похлопал Борецкого по колену. — Спасибо, Саша. А как вы тут оказались?

— Позвонил Родионов, велел двигаться в Серка и найти там тебя. И про сбитый американский самолет рассказал. Велел помочь тебе срочно. Вот мы и рванули с Сиротиным.

— А у вас там как с землетрясением?

— Наши не пострадали. Отправили в столицу семьи инженеров, специалисты остались помогать в восстановительных и спасательных работах. Все как обычно, Стас.

— Наташа? Цветкова… умерла?

Этот вопрос дался с трудом, но Станислав все же выдавил его из себя. Выдавил и с тоской ждал ответа, хотя знал, каким он будет.

— Да. Ты держись, Стас. Родионов сказал, что тебя надо отправить в столицу. Вечером самолетом улетишь в Гавану. Там тебя в клинике будут ждать.

— Какая, к черту, клиника! — проворчал Сергеев. — Помоги мне.

Борецкий поддержал его под локоть, Сергеев выбрался из машины «Скорой помощи» на горячие камни. Посольская машина стояла в десятке метров справа с разбитыми стеклами и помятым капотом. Одного переднего колеса не было. Рядом с машиной на земле лежало тело, накрытое белой простыней, сквозь которую проступали пятна крови. Из‑под простыни виднелись женские ноги в дорогих туфлях. Цветкова любила красивую обувь. Она говорила, что только у дорогих туфель удобная колодка и на высоких каблуках можно проходить весь день.

Когда он шел к ней, то слышал за спиной, как Игорь Сиротин убеждал Борецкого, что Станислава нужно увезти отсюда. Борецкий возражал, что как раз стресс и активирует жизненные силы. Двое полицейских расступились, пропуская Сергеева к машине.

Он опустился на колени и отогнул край простыни. Наташа лежала с закрытыми глазами. На ее лице уже не было гримасы боли. Только как‑то обиженно искривлены губы да углубились складки возле носа.

— Прости, Наташка, — прошептал Сергеев. — Прости, что мечтали с тобой тогда, в молодости, прости, что хотели идти и переделывать этот мир и бороться за счастье всего человечества. На кухне у плиты, с детскими пеленками тебе было бы лучше. Ты бы была счастлива, потому что… Не знаю почему, но мне так кажется. Чушь говорю. Прости, что потащил тебя сюда, что не настоял, не оставил в городе. Прости, но ради тебя я должен поехать и доделать все до конца. Ты не должна погибнуть зря. Это будет моя месть. Я, кажется, застрелил этого Коулмана, но это не месть. Месть им всем, если мы сорвем их черные намерения. Не будет войны, и тогда я буду знать, что все было не зря. Прощай.