Гамбит некроманта

Перед глазами промелькнуло лицо матери. Безупречно-красивое, но холодное и безучастное — как и обычно, все его несчастливое детство. Она никогда не любила, не занималась его судьбой, и завела-то так же, как некоторые окружают себя кошками — чтобы просто был. Уже потом — почувствовав его дар, но не поняв его суть, думала, колдун растет — она окружила его сверхсильной опекой и едва не задушила. И все равно, Анна осталась единственной женщиной, которую Дмитрий любил и… хотел. Родство их не связывало, а что там в паспорте написано его не волновало. Однако возраст не спишешь, да и не интересовало ее соитие ни с кем и никогда. Хоть не молчала — уже хорошо! Именно от нее Дмитрий узнал о некромантах, рыцарях, ведьмах, метаморфах… и возненавидел — всех сверхов скопом. Но Гильдию — особенно сильно! Анна оказалась недостаточно хороша для некромантов! Снобы, ходячие гнилые смрадные трупы, паразитирующие на людях!

То, что сами люди ничем не лучше, а наоборот, хуже червей, Дмитрий тоже догадывался. Ненависть ширилась в нем, вероятно, лет с пяти, когда подвыпившая соседка решила «пожалеть сиротинушку» и рассказать тому правду. Самое отвратительное, Клавка о том забыла на следующий же день, протрезвев. Не случись этой дуры в жизни Дмитрия, все сложилось бы иначе. По крайней мере, не стал бы он смотреть с вожделением, если бы полагал Анну своей настоящей матерью. Наверное. А возможно и нет. Совсем нет…

Ту девку, которую он взял в какой-то подворотне, чтобы проверить, все ли с ним хорошо в мужском плане, Дмитрий оприходовал грамотно. Задушил в процессе, но то уже мелочи, ее все равно списали на маньяка-душителя, лютовавшего в районе. Дмитрий, сам того не подозревая, повел себя абсолютно также, как он, будто чужую волну поймал — уже позже его учитель-господин-бог объяснил, что именно это он и сделал — а тогда лишь поддался порыву достать зажигалку, прикурить и выжечь бычком крест на лбу девки. Докуренную до фильтра сигарету Дмитрий потом унес с собой — не даун же, в конце концов, понимал о недопустимости оставления на месте преступления подобных улик. Хотя психичка в школе, требовавшая, чтобы ее величали психологиня (феминистка йокнутая), подозревала у него какое-то там расстройство. Чихать на нее Анна хотела, а уж Дмитрий и подавно.

За Анну — свою несостоявшуюся мать-наставницу-любовницу — Дмитрий ударил в некроманта, посмевшего бросить ему вызов, всеми накопленными и подвластными ему силами. Казалось, взорвался сам воздух, паранджой взметнулся в высь черный снег, пыль и пепел, закрывая противника. Однако Дмитрий и так знал, что победил. Достало одного удара! А Дмитрий-то еще считал некроманта достойным себя, и господь, угнездившийся в сердце, открывший ему путь к истому могуществу, тоже полагал схоже. Он, кстати, о чем-то говорил, но Дмитрий не слушал. Ярость затопила его всего и соображать он начал, лишь внезапно утеряв связь с реальностью.

«Как ты посмел ослушаться?! — прогремело в ушах. — Падаль!»

Господь никогда не говорил с ним в таком тоне раньше. Это казалось обидным. Дмитрий хотел возмутиться, но внезапно осознал, что становится все меньше и меньше, съеживается, растворяется в великом, могучем существе, состоящем из света.

Горели автомобили — взаправду, точно не в его воображении, огонь вырывался из окон на третьем этаже, и сам камень полыхал тоже, словно облитый бензином. Пепел падал с неба хлопьями серого снега, застланного сизым дымом. И в этот раз не было ни перехватившего горла кома, ни спершего грудь отравленного дымом воздуха, ни жара, хотя он угадывался повсюду. Несмотря на обидные, разочаровывающие слова, Дмитрия хранил его бог. Он давно был рядом, но обрел силу, лишь когда Дмитрий окончательно принял его, провел ритуал, посвящая ему тело и душу в тот самый момент, когда Анна ушла в небытие.

Дмитрий исполнил все три условия — принял мысли и помыслы, заложил душу, отдал тело — как и заповедано в веках. Господь теперь воистину триедин! Дмитрию безумно нравилось происходящее вокруг, сила и мощь, его переполняющие, ангельские крылья, расправившиеся за спиной. До никчемного некроманта ему более не было ни малейшего дела. Дмитрий засмеялся и заорал от восторга, полностью принимая очищение и готовясь нести его другим.

***

— Гари и копоти многовато. Ох… любишь же ты спецэффекты, друг мой. И собой жертвовать — тоже. Прямо-таки хлебом не корми дай пафосно лечь на амбразуру, — тот, кто теперь звался Дмитрием, кряхтя, поднялся на ноги, стряхнул грязь с одежды, огляделся по сторонам и покачал головой. — Теракт. В центре столицы. Словно в девяностые… кошмар и ужас.

Никто ему не ответил. Дым скрывал то место, где лежал некромант, но он подойдет, поглядит — снизойдет до подобной милости.

— Впрочем, газетчики еще настоящих ужасов не видели, — продолжил он. — Слепым котятам, убаюканным мирным, жирным временем и стойлом, где всегда в достатке жратва в кормушке, пора открывать глаза. И познавать истинное величие — мое величие!