Гамбит некроманта

Она редко сталкивалась с теми, кто мог бы не внять ее прямой просьбе. Потому Лина и носила очки, помня о некогда владевшей ею сильной близорукости. С их помощью она научилась брать под контроль собственный дар, быть почти как все: обычным человеком и общаться с такими же обычными или почти обычными людьми нормально, не превращая в марионеток, соглашающихся с ней буквально во всем. Дар убеждения — то еще проклятие. Тот, кто может насиловать чужую волю безнаказанно и внушить собственное видение и точку зрения практически кому угодно, невероятно уязвим и подвергнут сомнениям, которых лучше бы не замечать, иначе путь в бездну отчаяния слишком явен. А Лина любила жить и людей. А еще — удивляться. Но, разумеется, никто не поверил бы ей, начни она рассказывать банальные истины о том, что внутри абсолютно каждого человека находится целый мир, познать который нельзя и за всю жизнь. А если учитывать то, что мир этот переменчив, а не статичен — тем более.

Она ускорила шаг, сильно жалея о том, что глубокой ночью в эти дворы так называемого центра — центру положено быть удобным для жителей, разве нет?! — не заезжают таксисты. Лишь те, кто живет в каком-нибудь из девятиэтажных домов с постоянно заполненными парковками и дворами, попросту не рассчитанными на такое количество автомобилей у их жителей — но такие не повезут. Конечно, можно снять очки или взглянуть поверх квадратных линз и попросить по-особенному, но Лина предпочтет встретиться с преследователем нос к носу. За свою нечеловечески-длинную жизнь и несколько чудом пережитых войн и революций она если что и уяснила на зубок, то невозможность предательства себя. Одно маленькое отступление от принятых самой же принципов — неминуемый путь в бездну.

Преследователь не поспешил вслед за ней, но его шаги зазвучали отчетливее и словно бы ближе: то ли Лина, сосредоточившись, начала слышать их лучше, то ли ее скоро настигнут. Море огней впереди указывало на широкую улицу или бульвар. Можно бежать туда, повинуясь давнему, как три мира, инстинкту: где светлее, там и безопаснее. Так еще, наверное, древние люди полагали, разжигая костры и поддерживая огонь по пещерам, а еще — путники, застигнутые ночью или ненастьем в дороге. Обманчивое благополучие — вот что такое этот яркий электрический свет большого города. Поскольку, поддавшись ему, она станет мотыльком, летящим на смерть. Три часа ночи! К кому она обратится за помощью в такое глухое время?! И даже если удастся «поймать» попутку, не поставит ли ни в чем неповинного водителя под удар неизвестного?

Лина оглянулась, но, разумеется, никого не разглядела. Нет-нет, туда она не пойдет. Но что же тогда остается? Выбрать подворотню потемней и закуток поукромнее? Спрятаться там, внушить самой себе, а заодно и окружающим, что никто, звать никак, маленький, серый, худой крысенок, совершенно неинтересный даже кошке, а уж грозному гордому и сильному человеку — тем более?.. Ох, поможет ли это от преследователя, идущего на огонек ее души?

Она побежала, благо остроносые туфли, лишенные каблука, были достаточно удобны и не уродовали стопы, а юбка, пусть и считалась по нынешним временам старомодно-длинной, не стесняла движений и не путалась в ногах — во всяком случае не у той, которая и закованная в корсет и бальное платье могла дать фору любому бегуну. Мягкая подошва слегка пружинила, практически не производила шума, но преследователь наверняка слышал. И он сам шаг не ускорял и не удлинял — Лина могла ручаться. Тем неотвратимее и страшнее он приближался. Так ходят стражи Нави, переняв отвратительную манеру у своей Госпожи и некоторых потусторонних созданий, от которых, сколь ни старайся, убежать невозможно.

Оглушенная неожиданной догадкой, Лина шмыгнула за угол и влетела в кого-то. Кулаки она держала поднятыми — бегать удобнее, когда руки действуют вместе с ногами — а потому машинально и со всей силы ударила ими в твердую грудь, поначалу показавшуюся и вовсе каменной.

— Некр… — выдохнула она, наконец разглядев смертельно-бледное, усталое и осунувшееся, но по-прежнему безупречно-красивое лицо, лишенное и возраста, и намека на принадлежность к какой-либо из людских рас, существующих сейчас на планете. — Как же ты напугал меня!

Он промолчал, слегка склонил голову к плечу, нахмурился — точно услышал, но словно бы не осознал смысл ее восклицания. Смоляная бровь дернулась в характерном удивленно-насмешливом жесте, вернее, сделала намек на него.

— Что с тобой, друг мой? — обращение сорвалось с губ раньше, чем Лина подумала о том, что все могло перемениться за столько лет, и, немедля, обругала себя последними словами: какая разница поменялось ли его отношение к ней, сама-то Лина не собиралась отказываться от дружбы и, тем более, благодарности. Именно Некр спас ее несколько десятков лет назад, прикрыв и от своих, и от чужих, и от безликой металлической и пороховой смерти! Она жива лишь благодаря ему — отменить не выйдет. — Да на тебе лица нет! Краше в гроб кладут.