— И что тогда? — Олег с трудом сдерживал злость. Ему привычнее встречать опасность лицом к лицу. Только где у нее лицо?
— Тогда и подумаем.
— А что делать с… с телом? — Аркаша сделал крохотный глоток, поморщился.
Ответ у Юры был.
— Необходимо сохранить. Поместим туда же, куда и Комова. Предстоит следствие — в той или иной форме.
Вот именно — в той или иной. Вряд ли приходится ожидать действий по всем правилам криминалистики. Не те времена.
Юрий подошел к носилкам:
— Олег, помогай.
Нимисов придержал дверь, выпуская ребят. Двери в шале могучие, толстые, дубовые, с металлическими лапчатыми полосами. И окна забраны узорными решетками. Сейчас привычно и даже приятно, безопасность, а прежде… Предусмотрительными были хозяева.
— Я приготовлю завтрак на дорогу.
— Постарайтесь что-нибудь попроще, у нас нет времени.
Кофе, омлет, тушенка, молоко — на все ушло двадцать минут. Пора собираться.
Одежда. Книга — одна.
С рюкзаком я вернулся на кухню. Ножи — обязательно. В порядке конверсии мне их смастерил один пациент. Уверял, что космическая сталь. Острые — невероятно. Трехслойная кастрюля.
Ну, залезай же…
Через четверть часа, обескураженный, я не собрал и половины желаемого. Невозможно.
— Петр Иванович, ну зачем вы это берете? В любом случае, мы все вывезем, не сейчас, так потом.
Вывезем. Куда? Где мой дом? Виноградник, пусть крохотный? Чемодан — вокзал — Россия.
— Позовите остальных, Александр Борисович. Сухой паек получать.
Термос — пять литров кофе с коньяком, — я вручил Нимисову. Отказаться он не решился. Кое-какие пустячки захватили Олег с Аркашей. Осталось так много всего — сковороды, котел, кастрюли…
Холод, дождь и ветер разбудили дрожь. Ничего, разойдусь и согреюсь.
Сзади, замыкающим, шел Олег. Не позавидую тому, кто захочет подкрасться.
Серо-коричневый Желчуг варикозной веной выбухал из русла. Мостик трепетал над ним, как бельевая веревка на заднем дворе.
Шествие стало.
— Погодите, я первый, — Юра двинулся по полотну.
Ударил ветер — резко, жестоко, мост приподнялся, щелкнул, изгибаясь, пастушьим кнутом, и — разорвался.
Пологой дугой падал Юра в Желчуг. Его желтая нейлоновая куртка то исчезала, то вновь показывалась средь пенных потоков. Я бежал вдоль берега, стараясь не потерять ее из виду, далеко отстав от Олега. Сброшенный им на ходу рюкзак попал под ноги, и я упал, распоров о камень вытянутую руку.
Теперь и мне пора снять рюкзак.
Когда я поднялся, все стояли на берегу. Юру выбросила река, круто поворачивающая здесь на восток.
Олег с Нимисовым делали искусственное дыхание, бестолково, неслаженно.
Я заменил Олега — Нимисов, как-никак, имел отношение к медицине. Врач-психолог. В Москве в подземных переходах дипломов много…
Дыша за Юрия, я следил за его зрачком, надеясь, что сузится, оживая. Сердце не запускалось. Три толчка — вдох, три толчка — вдох. Еще и еще.
Бесполезно. С самого начала бесполезно. Он умер еще в реке, похоже, ударился головой о подводный камень, и течение несло безжизненное тело.
Мы переглянулись с Нимисовым.
— Кончено, — остановился я.
— Да, смерть необратима, — Нимисов поднял руку, помогая встать.
— Неужели вы не можете ничего сделать? — Олега трясло от бессильной ярости.
Нимисов пристально посмотрел ему в глаза, слегка раскачивая головой и беззвучно шевеля губами. Прошло несколько секунд — и Олег обмяк, с лица сползла напряженность.
Я подставил руку под дождь. Кровь вяло сочилась, смываемая водой.
— Что с вами?
— О камень поранился. Пустяки, вернемся — перевяжу.
— Ключ у Юры в кармане, — Олег говорил вяло, блекло.
— Достань, — просто скомандовал Нимисов.
Олег наклонился, пошарил в кармане куртки. — На булавке пришпилен, — бесстрастно комментировал он. — Мешает что-то, — он вытащил пластмассовую фигурку. — Шахматный конь, — снова полез в карман и достал, наконец, ключ.
Я взял фигуру здоровой рукой. Черный конь. Из того же комплекта, что и пешка.
— Я посижу пока, — Олег опустился прямо на мокрую землю.
— Сиди, — Нимисов посмотрел на меня, сказал вполголоса:
— Скоро он восстановится.
На ходу я подобрал свой рюкзак, повесил на одно плечо. Неудобно, но идти недалече.
В коридоре перед обеденным залом лежали носилки.
Аркадий засмеялся — сначала тихо, повизгивая, но смех набирал силу, и вскоре он перегибался от хохота, вытирая тылом кисти выступающие слезы.
— Таскать нам, не перетаскать! — сумел выговорить он и снова зашелся смехом, — таскать — не перетаскать!
Я взял его под локоть.
— Пошли.
Он подчинился, продолжая хохотать.
В кухне я налил стакан воды, подкапал валерианки.
— Н-не перетаскать, — зубы стучали о стекло, жидкость струилась по подбородку, но он сумел допить остаток, после чего затих.
Промыв рану, я положил гемостатическую салфетку и натянул сетчатый бинт. Заживет — если успеет.
Аркадий овладел собой.
— Не пойму, что на меня нашло. Истерика, наверное.
— Точно. Случается. Идем переодеваться. Осталось во что?
— Осталось.
В обеденном зале одиноко сидел Александр Борисович.
— Нимисов понес носилки. Решили сразу — на ледник.
Я достал из кармана фигурки — пешку и коня.
— Не ваши, случайно?
— Нет.
— Мы пользуемся Стаунтоновским комплектом, — добавил Аркаша.