Гамиани, или Две ночи сладострастия

Жизнь в монастыре казалась мне райской, после того, что мне пришлось пережить в доме своей тетушки. Послушницы радушно приняли меня в свою семью, и хотя особой близости у меня с ними не возникло, обращались они со мной очень дружелюбно. Особенно хорошо относилась ко мне мать настоятельница, чье расположение мне удалось завоевать с первых же минут появления в монастыре. Полюбив меня за мой острый и проницательный ум и кроткий нрав, она часто советовалась со мной относительно монастырских дел, которые приносили ей немало хлопот. При всякой нашей встрече она ласково и приветливо мне улыбалась, и всегда у нее для меня находились чуткое слово или веселая шутка. В свою очередь, я сильно привязалась к своей старшей подруге и охотно делилась с ней сомнениями, тревогами, радостями и огорчениями, планами на будущее. О чем только не разговаривали мы с ней! Мать Иоанна — таково было имя настоятельницы, несмотря на строгий монастырский устав, не отказывала ни себе, ни сестрам в маленьких плотских радостях. Она охотно и с заметным удовольствием ела скоромное, не был наложен запрет и на спиртное. Сквозь пальцы смотрела она и на увлечение многих из нас светскими романами. И лишь в одном мать Иоанна была непримирима — в отношении к мужчинам. Она ненавидела их, и эту ненависть старалась внушить мне. Надо сказать, что это ей удалось далеко не в той мере, в которой она хотела, пожалуй, она достигла даже обратного эффекта: кроме вполне естественного для девушки моего возраста интереса к сексуальным проблемам, она пробудила во мне несколько повышенную чувствительность.

До своего прихода в монастырь я была очень одинока и всегда ощущала необходимость иметь рядом близкого человека, которому могла бы полностью доверять, на откровенность и поддержку которого могла бы всегда рассчитывать. Мне так хотелось, чтобы меня внимательно выслушивали, хорошо понимали. И никогда еще никто не относился ко мне с такой чуткостью и вниманием, никто так хорошо не понимал меня, ни с кем я не была так открыта, как с матерью Иоанной. Она была для меня и близкой подругой, и старшей сестрой, и матерью. И я полюбила ее всем своим неискушенным и пылким сердцем, истосковавшимся по нежности. С благоговением я внимала ее речам, скучала, когда слишком долго ее не видела, и светилась счастьем, когда она была особенно ласкова со мной. С каждым днем наши отношения становились все более близкими, и я чувствовала, что необходима ей ничуть не меньше, чем она мне. И хотя это открытие допускало известное равенство в наших отношениях, я охотно признавала за Иоанной право старшей, не прекословила ей и не стремилась воспользоваться преимуществом, которое, благодаря моей дружбе с настоятельницей, помогло бы мне занять в монастыре привилегированное положение.

Однажды вечером она пригласила меня в свою келью.

— Дочь моя, — обратилась она ко мне, — известно, что одиночество плохой спутник для того, кто хочет быть счастливым. Последние дни меня часто преследует бессонница. Ложась в постель, я испытываю какое-то странное, необъяснимое беспокойство, и, милая Гамиани, я решила, что для нашего общего блага тебе следует сегодня же переселиться ко мне.

Надо ли говорить вам, как сильно я обрадовалась. Любая из сестер почла бы за самую великую честь даже просто войти в келью настоятельницы. А я, не прожив в монастыре и трех месяцев, стала для матери Иоанны настолько близким человеком, что она даже ночью чувствует необходимость быть со мной. От счастья сердце мое учащенно забилось, и, вернувшись к себе, я запела веселую песенку, собирая свой скудный гардероб.

Я так торопилась занять свое новое ложе, что едва закончилась вечерня, как я бегом бросилась в келью настоятельницы. До прихода матери Иоанны я успела зажечь свечи и приготовить себе и ей постели. И когда настоятельница вошла, она застала меня сидящей у стола за чтением Библии. До сих пор я помню эти божественные слова: «И вот я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь…»

Мать Иоанна заглянула в раскрытую книгу и погладила меня по голове.

— Гамиани, дочь моя, я думаю, что Священным писанием не поздно заняться и завтра, а сейчас пора спать.

Я послушно закрыла книгу и легла в свою постель.

— Доброй ночи! — ласково сказала мне Иоанна и задула свечи.

Но в эту ночь сон долго не приходил к нам. Казалось, моя наставница только и ждала темноты, чтобы излить мне свою душу. И я поняла, как несчастна и одинока эта достойнейшая женщина. Я не буду сейчас рассказывать о ее жизни: история ее ухода из мира во многом напоминала мне мою, и пока она говорила, я вновь переживала то, что мне уже пришлось испытать однажды. Я сказала ей об этом, и мой голос дрожал от сдерживаемых слез…

— Мне холодно, — вдруг сказала Иоанна, — не могла бы ты лечь рядом со мной?

Я быстро встала, подошла к ней и присела на край ее постели.

— Как хорошо я понимаю вас! — с жаром воскликнула я. — Как ужасна жизнь!..