Гамиани, или Две ночи сладострастия

Однажды, улучив момент, когда я осталась одна в доме, я, сильно волнуясь, вошла в гостиную. Едва увидев меня, Цезарь издал яростный вопль и бросился на прутья решетки, явив моим глазам свой великолепно напряженный фаллос. Желание сразу охватило меня, но теперь, наученная горьким опытом, я прежде, чем подойти к нему, сама подняла юбку, повернулась задом к решетке, только после этого позволила Цезарю овладеть собой. Боже, какое наслаждение я тогда испытала! Казалось, плоть орангутанга заполнила меня целиком. Животное было великолепно. Не знаю, сколько времени продолжалось это сладостное безумие, но я успела свыше десяти раз почувствовать невыразимое блаженство, прежде чем Цезарь, судорожно сжав мое возбужденное тело, не испустил фонтан горячей жидкости, которая разлилась во мне, заставив истомно трепетать каждую клетку моего тела. Как это было прекрасно!

Я готова была обожествить то, что принесло мне такое блаженство. Опустившись на колени перед клеткой, я взяла в руки еще горячий, чуть вздрагивающий фаллос моего странного любовника, нежно погладила его и, не в силах владеть собой, прижалась к нему губами и начала сосать это чудо природы, щекоча его языком. Эта ласка, по-видимому, очень понравилась орангутангу, во всяком случае, все время, пока я играла с ним, он ласково гладил мои волосы и довольно урчал. Мой язык и губы действовали настолько энергично, что на сей раз обезьяна довольно быстро возбудилась, и спустя несколько минут терпкая влага обожгла мне рот. Восторг снова охватил меня, и я с наслаждением проглотила этот божественный напиток, который опьянил меня сильнее самого крепкого и сладкого вина.

Любовные ласки обезьяны мне настолько понравились, что с этого дня я ежедневно отдавалась ему. Нельзя сказать, чтобы мой любовник баловал меня разнообразием приемов, вряд ли его можно было назвать очень утонченным, но как зато он был силен! Казалось, его орудие создано только для того, чтобы дарить мне наслаждение. К тому же орангутанг оказался настолько понятлив и послушен, что мне не стоило большого труда научить его удовлетворять меня своим языком. Его шершавый язык приносил мне немало радостей, особенно он усердствовал, когда я одновременно пальцами возбуждала его член, причем делала это с таким расчетом, чтобы оргазм у нас происходил одновременно. Иногда в знак особого к нему расположения, я баловала его тем, что сама брала его приап в рот. Этот акт приносил ему, по-видимому, особенное наслаждение, ибо стоило мне подойти к клетке, встать на колени и сложить губы трубочкой, как мой мохнатый Ромео, издав радостный вопль, мчался ко мне, выставив вперед свой божественный фаллос.

Должна заметить, что с каждым днем я становилась все ненасытнее, и мне было мучительно трудно ждать тех редких дней, когда я оставалась в доме совершенно одна. Особенно страстное желание снова отдаться обезьяне мучило меня по ночам. И тогда я совсем теряла голову и была готова пожертвовать всем на свете ради одного объятия моего Цезаря, но долгое время мне удавалось внимать голосу благоразумия и сохранять необходимую осторожность и осмотрительность, ибо я хорошо понимала, что, как только мои отношения с обезьяной станут известны родителям, моему блаженству придет конец.

И конец этот наступил. Как всегда, как бы мы не ждали его, конец наступает неожиданно. Находясь в состоянии экстаза, я не услышала, что мои родители уже вернулись домой. Мать застала меня с Цезарем в самый неподходящий для выяснения моих отношений с родителями момент, и уже через час я, обливаясь горючими слезами, тряслась в экипаже по дороге в монастырь.

Этим мать Иоанна закончила свой рассказ, и мы снова вернулись к своим ласкам.

Когда я проснулась утром, на душе у меня было легко и радостно. Я ощущала необычайный подъем и с нетерпением ждала ночи, чтобы снова оказаться в объятиях Иоанны. О, как хорошо я изучила тогда науку ожидания! Что только я ни делала, чтобы заставить время двигаться чуть быстрее, а когда, наконец, наступала долгожданная ночь, я молила время задержать свой стремительный бег. Какими восхитительными были эти короткие ночи! Единство душ и тел составляли неповторимую гармонию. И чем откровеннее становились наши беседы, тем неистовее были наши ласки. Переняв опыт настоятельницы, я стала не менее искушенной в любовных делах, чем моя возлюбленная. Нетрудно представить себе, как она восхищалась мной, Я ничуть не преувеличу, если скажу, что я покорила эту одинокую женщину. Мы дня не могли прожить друг без друга. Мать Иоанна не раз говорила, как она благодарна мне за то, что я вновь пробудила в ней жажду жизни.