Гамп и компания

Гретхен, девушка приличная, не собиралась всю жизнь прозебать официанткой, но еще не решила, к чему себя приложить. А еще она просто красавица, но щитала, что жизнь ее проходит в пустую.

— Я не такая юная, — говорит, — чтобы стать моделью, und не такая старая, чтобы поставить крест на остальном. Быть может, я поступлю в университет. Чтобы чего-нибудь добиться.

— Да, — отвечаю, — это дело хорошее. Я ведь и сам обучался в университете.

— Ja, Форрест? Und что ты там изучал?

— Футбол, — говорю.

— Ach!

Все хорошее, как повторяла моя мама Гамп, когда-нибудь кончаеца, и эта история не стала исключением.

Через некторое время построил нас командир части на плацу и сделал обьевление:

— Так! Довожу до общего сведения две новости: хорошую и плохую.

По строю прокатился глухой ропот.

— Начну, — говорит, — с плохой: она для тех подонков, которые присосались к армейскому довольствию и не желают выполнять свои солдатские обязанности.

Парни снова зароптали.

— А хорошая новость — для тех, кто готов убивать и рисковать жизнью, — в этом, если кто забыл, состоит ваш воинский долг.

И добавил, что выполнить его мы сможем благодаря одному сукину сыну по имени Содом Хусейн: он — главный «А»-раб в Ираке, развезавший войну против нашего главнокомандущего, президента Соединенных Штатов Америки Джорджа Герберта Уокера Буша.

Тут ропот частично сменился ликованьем.

— Значит, — подводит итог командир, — мы все отправимся в Ирак, чтобы надрать жопу этому поганцу.

Сказано — сделано.

Вечером накануне убытия меня отпустили в город и я в последний раз пошел на свидание с Гретхен. На тот момент она уже подкопила деньжат, чтобы поступить в университет, и даже приступила к занятиям. Стою, жду ее под дверью удитории.

— Ах, Форрест, — говорит Гретхен, — это просто чудо! Я изучаю английский!

Взявшись за руки, мы не много погуляли, а потом я расказал, что меня ожедает. Гретхен не стала ни верещать, ни истерить, ничего такого, а только стиснула мне руку и сказала, что, мол, предвидела такой поворот событий.

— Всю жизнь, — говорит, — я приучаю себя не ждать от жизни подарков, но все равно надеюсь на лучшее. Ты же когда-нибудь вернешься, ja?

— Ja, — отвечаю безо всякой уверености. Ведь в моей жизни, на самом деле, тоже мало что хорошо кончаеца.

— Когда ты вернешься, — говорит Гретхен, — я буду говорить по-английски совсем как ты.

— Ja, — отвечаю.

Короче, утром отбывали мы из Германии.

Погрузив первым делом все имущество — танки, самоходки и протчее, отплыли мы в Саудовскую Оравию. По прибытию наша дивизия нащитывала восемнацать тыщ личного состава. Вобщем и целом, кодтингент наш составлял около мильона человек, то бишь вдвое меньше «А»-рабского, но наш командущий, генерал Норман Шайсскопф, сказал, что силы как раз будут равны.

Содом со своей «А»-рабской армией акупировал мелкую страну Кювейт, извесную в основном не хилыми запасами невти, на которых Америка продержалась бы лет десять, — как я понимаю, по этой причине нас в эти края и перебросили. Чтоб вытурить других и прибрать к рукам невть.

Саудовская Оравия запомнился мне только песком с пылью. Куда ни плюнь — песок с пылью. Вечно попадает в глаза, набиваеца в уши, в нос, под одежку, а как только эту дрянь с себя смоешь, тут же налипает еще больше. Кто-то сказал, что пехоту спецом везут в грузовиках по песку и пыли, чтобы перед боевыми действиями служба медом не казалась.

Посколько за место сортира тут дырка в земле, нас с сержантом Кранцом снова поставили на чистку гусениц, с той лишь разницей, что отчищать пришлось уже не липкую грязь, а песок с пылью. Каждый день мы с сержантом обмахиваем вениками траки, которые, ясное дело, через пять минут покрываюца той же дрянью.

Короче, в один прекрастный день получаем мы увольнительную и спешим в городок.

Наши парни, конечно, извелись, посколько в Саудовской Оравии нету ни виски, ни теток. Я вам больше скажу: виски и тетки тут вне закона — ну, виски точно, да и тетки не далеко ушли: обрядившись в широченные хламиды, у них одни зенки видны, а всего остального, типо, нету. Мужики «А»-рабские тоже в хламидах рассекают, а на ногах, типо, шлепанцы с загнутыми кверху носами. Кто-то сказал, что мужикам это нужно для дела: присаживаясь посрать у себя в пустыне, у них привычка — хвать за эти загнутые носы двумя руками, чтоб не завалица. А что, возможно.

Короче, прикинул я, что, оказавшись на базаре, надо бы купить следущий подарок малышу Форресту — пусть не думает, что я згинул на краю света. Захожу в лавку, оглядываю ихнюю фигню, поевляеца хозяин, я обьесняю, что мне требуеца. У него аж глаза вспыхнули, услышав, что я для сына подарок ищу. Шмыгнул он в поцсобку за занавеской — и возвращаеца с пыльным деревянным ящичком, который водружает на прилавок. Открывает крышку — внутри сверкает здоровенный клинок.

Лавочник бережно касаеца рукояти, которая изготовлена из черного дерева и усыпана цветными каменьями. Вобщем, это оказался серповидный кинжал с толстым лезвием, испещренным пречудливой «А»-рабской связью.