Ган Исландец

Палачъ закрылъ трапъ, снова нажавъ шишку, и когда выпрямился, примтилъ, что тюрьма полна дыму.

— Что это? — спросилъ онъ алебардщиковъ, — Откуда этотъ дымъ?

Т не знали и, удивившись, поспшили отворить дверь тюрьмы. Вс коридоры были наполнены густымъ удушливымъ дымомъ; въ испуг кинулись они къ потайному ходу и вышли на четыреугольный дворъ, гд ждало ихъ страшное зрлище.

Сильный пожаръ, раздуваемый крпкимъ восточнымъ втромъ, охватилъ уже военную тюрьму и стрлковую казарму. Вихри пламени вились по каменнымъ стнамъ, надъ раскаленной кровлей и длинными языками выбивались изъ выгорвшихъ оконъ. Черныя башни Мункгольма то краснли отъ страшнаго зарева, то исчезали въ густыхъ клубахъ дыма.

Сторожъ бжавшій по двору, разсказалъ въ попыхахъ палачу, что пожаръ вспыхнулъ во время сна часовыхъ Гана Исландца, въ кельи чудовища, которому неблагоразумно дали соломы и огня.

— Вотъ несчастіе то, — вскричалъ Оругиксъ: — теперь и Ганъ Исландецъ ускользнулъ отъ меня. Негодяй наврно сгоритъ! Не видать мн его тла, какъ своихъ двухъ дукатовъ!

Между тмъ, злополучные стрлки Мункгольмскаго гарнизона, видя близость неминуемой смерти, столпились у главнаго входа, запертаго наглухо на ночь. На двор слышались ихъ жалобные стоны и вопли. Ломая руки высовывались они изъ горящихъ оконъ и кидались на дворъ, избгая одной смерти и встрчая другую.

Пламя яростно охватило все зданіе, прежде чмъ подоспли на помощь остатки гарнизона. О спасеніи нечего было и думать. По счастію, строеніе стояло отдльно отъ прочихъ зданій; пришлось ограничиться тмъ, что прорубили топорами главную дверь, но и то слишкомъ поздно, такъ какъ когда она распахнулась, обуглившаяся крыша рухнула съ страшнымъ трескомъ на несчастныхъ солдатъ, увлекая въ своемъ паденіи прогорвшіе полы и потолки. Все зданіе исчезло тогда въ вихр раскаленной пыли и дыма и замерли послдніе слабые стоны жертвъ.

Къ утру на двор возвышались лишь четыре высокія стны, почернлыя и еще теплыя, окружающія страшную груду пожарища, гд еще тллись головни, пожирая другъ друга какъ дикіе зври въ цирк.

Когда развалины нсколько остыли, принялись разрывать ихъ и подъ грудою каменьевъ, бревенъ и скрученныхъ отъ жара скобъ нашли массу поблвшихъ костей и изуродованныхъ труповъ. Тридцать солдатъ, по большей части искалченныхъ, вотъ все, что осталось отъ прекраснаго Мункгольмскаго полка.

Раскапывая развалины тюрьмы, добрались наконецъ до роковой кельи Гана Исландца, откуда начался пожаръ. Тамъ нашли останки человческаго тла, лежавшаго близъ желзной жаровни, на разорванныхъ цпяхъ. Примтили только, что въ пепл лежало два черепа, хотя трупъ былъ одинъ.

LI

Блдный и взволнованный графъ Алефельдъ большими шагами расхаживалъ по своему кабинету, мялъ въ рукахъ пакетъ съ письмами, которыя только что прочелъ, и топалъ ногою въ мраморный полъ, устланный коврами съ золотой бахромой.

Въ углу комнаты въ почтительномъ отдаленіи стоялъ Николь Оругиксъ, одтый въ позорную багряницу, съ войлочной шляпой въ рукахъ.

— Ну, Мусдемонъ, удружилъ же ты мн! — пробормоталъ канцлеръ сквозь зубы, скрежеща ими отъ ярости.

Палачъ робко устремилъ на него свой тупой взглядъ.

— Вы довольны, ваше сіятельство?..

— Теб что нужно? — спросилъ канцлеръ, раздражительно обратившись къ нему.

Палачъ, обнадеженный и польщенный вниманіемъ канцлера, просіялъ и ухмыльнулся.

— Что мн нужно, ваше сіятельство? Да мстечко копенгагенскаго палача, если ваша милость захочетъ вознаградить меня за пріятныя извстія, которыя я вамъ доставилъ.

Канцлеръ позвалъ двухъ алебардщиковъ, дежурившихъ у дверей кабинета.

Взять этого негодяя, который сметъ нагло издваться надо мною.

Стража потащила Николя, остолбневшаго отъ изумленія и страха.

— Ваше сіятельство… — простоналъ онъ.

— Ты больше не палачъ Дронтгеймскаго округа! Я лишаю тебя диплома! — перебилъ канцлеръ, съ силой захлопнувъ за нимъ дверь.

Канцлеръ снова схватилъ письма, съ бшенствомъ читалъ и перечитывалъ ихъ, какъ бы упиваясь нанесеннымъ ему позоромъ; въ этихъ письмахъ заключалась старая переписка графини Алефельдъ съ Мусдемономъ.

Сомннія быть не могло: почеркъ былъ Эльфегіи. Графъ убдился воочію, что Ульрика не его дочь, что столь любимый имъ Фредерикъ быть можетъ не былъ его сыномъ. Несчастный графъ былъ наказанъ въ той гордости, подъ вліяніемъ которой возымлъ преступныя умыслы.

Мало того, что мщеніе не удалось ему, онъ увидлъ какъ рухнули его честолюбивыя мечты, что прошлое запятнано позоромъ, а будущее умерло на всегда. Онъ хотлъ погубить враговъ своихъ, но добился лишь гибели сообщника, утратилъ власть и даже права мужа и отца.

Онъ захотлъ, наконецъ, въ послдній разъ увидть несчастную, обманувшую его жену. Поспшно прошелъ онъ по обширнымъ заламъ, сжимая письма въ рукахъ, какъ будто держалъ порохъ. Вн себя отъ ярости распахнулъ онъ дверь комнаты Эльфегіи и вошелъ… Виновная жена только что узнала отъ полковника Ветгайна подробности страшной гибели сына своего Фредерика.

Несчастная мать лишилась разсудка.

ЭПИЛОГЪ