Ган Исландец

Цлыхъ дв недли происшествія, которыя мы только что разсказали читателю, были предметомъ разговоровъ въ Дронтгейм и Дронтгеймской области. Ихъ судили и рядили каждый день съ новыхъ сторонъ. Городское населеніе, столь жадно ждавшее семь смертныхъ казней, уже отчаялось насладиться этимъ зрлищемъ, а полуслпыя старыя бабы стали уврять, что въ ночь страшнаго пожара казармы видли какъ Ганъ Исландецъ съ хохотомъ вылетлъ изъ пламени и столкнулъ ногой пылающую кровлю зданія на мункгольмскихъ стрлковъ.

Посл продолжительнаго для Этели отсутствія, Орденеръ снова явился въ башню Шлезвигскаго Льва въ сопровожденіи генерала Левина Кнуда и священника Афанасія Мюндера.

Въ эту минуту Шумахеръ, опираясь на руку дочери, прогуливался по саду. Трудно было молодымъ супругамъ удержаться, чтобы не кинуться другъ другу въ объятія, но все таки они удовольствовались значительнымъ взглядомъ.

Шумахеръ съ волненіемъ пожалъ руку Орденера и радушно привтствовалъ остальныхъ постителей.

— Молодой человкъ, — сказалъ старый узникъ: — да благословитъ Господь твое возвращеніе.

— Я только что прибылъ сюда, — отвтилъ Орденеръ —

— Что ты хочешь сказать? — спросилъ старикъ съ удивленіемъ.

— Я прошу руки вашей дочери.

— Моей дочери! — вскричалъ узникъ, обернувшись къ зардвшейся и трепещущей Этели.

— Да, я люблю вашу Этель; я посвятилъ ей свою жизнь: она моя.

Лицо Шумахера омрачилось.

— Ты честный и достойный человкъ, сынъ мой; хотя твой отецъ причинилъ мн много зла, для тебя я прощаю все и мн самому хотлось бы осуществить твое желаніе. Но есть препятствіе…

— Препятствіе? — спросилъ Орденеръ, почти съ безпокойствомъ.

— Ты любишь мою дочь, но увренъ ли ты, что теб отвчаютъ взаимностью?

Влюбленные переглянулись въ молчаливомъ изумленіи.

— Да, — продолжалъ Шумахеръ: — Мн самому прискорбно, такъ какъ я люблю тебя и съ радостью назвалъ бы сыномъ. Моя дочь не хочетъ этого брака. Въ послдній разъ она прямо объявила мн, что не чувствуетъ къ теб склонности. Съ тхъ поръ какъ ты ухалъ, она молчитъ, когда я заговорю о теб, старается избгать всего, что только можетъ напомнить ей о теб. Откажись отъ нея, Орденеръ. Отъ любви какъ и отъ ненависти можно вылчиться.

— Графъ, — изумленно началъ Орденеръ.

— Батюшка! — вскричала Этель, сложивъ руки.

— Будь покойна, дочь моя, — перебиль старикъ: — этотъ союзъ мн нравится, но не по душ теб. Я не хочу насиловать твое сердце, Этель. Въ послднія дв недли я во многомъ перемнился. Я не порицаю тебя за чувство къ Орденеру. Ты свободна располагать собою…

Афанасій Мюндеръ улыбнулся.

— Нтъ, она не свободна, — замтилъ онъ.

— Вы ошибаетесь, дорогой батюшка, — прибавила Этель ободрившись: — я не ненавижу Орденера.

— Какъ! — вскричалъ Шумахеръ.

— Я, — начала Этель и остановилась.

Орденеръ опустился на колни предъ старикомъ.

— Она жена моя, батюшка; простите меня, какъ простилъ меня мой отецъ, и благословите вашихъ дтей.

Изумленный Шумахеръ благословилъ колнопреклоненную передъ нимъ юную чету.

— Въ своей жизни я столько проклиналъ, — сказалъ онъ: — что теперь безъ разбора ловлю случай благословлять. Но растолкуйте мн, я ничего не понимаю…

Ему объяснили все. Онъ плакалъ отъ умиленія, благодарности и любви.

— Старикъ, я считалъ себя мудрымъ и не понялъ сердца юной девочки!

— Такъ меня зовутъ теперь Этель Гульденлью, — вскричала Этель съ дтской радостью.

— Орденеръ Гульденлью, — повторилъ старый Шумахеръ: — я не достоинъ тебя. Въ былое время моего могущества я счелъ бы позоромъ для своего сана жениться на бдной, униженной дочери несчастнаго узника.

Генералъ взялъ Шумахера за руку и вручилъ ему свитокъ пергаментовъ.

— Графъ, вы не правы. Вотъ ваши титулы, которые вернулъ вамъ король еще съ Диспольсеномъ. Его величество съ этимъ даромъ возвращаетъ вамъ свое расположеніе и свободу. Таково приданое графини Даннескіольдъ, вашей дочери.

— Прощеніе!.. Свобода! — радостно повторила Этель.

— Графиня Даннескіольдъ! — добавилъ отецъ.

— Да, графъ, — продолжалъ, генералъ: — вамъ возвращены вс почести и конфискованныя у васъ имнія.

— Кому же обязанъ я этимъ счастіемъ? — спросилъ растроганный Шумахеръ.

— Генералу Левину Кнуду, — отвтилъ Орденеръ.

— Левину Кнуду! Помните, генералъ, я правду вамъ говорилъ, что Левинъ Кнудъ лучшій изъ людей. Но зачмъ самъ онъ не принесъ мн моего счастія? Гд онъ?

Орденеръ съ удивленіемъ указалъ на губернатора, который улыбался и плакалъ.

— Вотъ онъ.

Трогательна была встрча двухъ старыхъ товарищей юности и могущества. Шумахеръ умиленъ былъ до глубины души. Узнавъ Гана Исландца, онъ пересталъ ненавидть людей, узнавъ Орденера и Левина, онъ научился любить ихъ.

Вскор печальный бракъ темницы отпразднованъ былъ блистательнымъ свадебнымъ пиромъ. Жизнь улыбнулась наконецъ юнымъ супругамъ, которые съ улыбкой шли на встрчу смерти. Графъ Алефельдъ видлъ ихъ счастіе и оно служило ему самымъ чувствительнымъ наказаніемъ.