Ган Исландец

— Да, — холодно продолжалъ Мусдемонъ: — мн кажется, Ульрика съ полнымъ правомъ можетъ считаться и моей дочерью. Я хотлъ сказать, что этотъ бракъ не вполн удовлетворитъ твоего мужа, если въ то же время не будетъ окончательно уничтоженъ Шумахеръ. Этотъ старый временщикъ въ глубин своей тюрьмы почти столь же опасенъ, какъ и въ своемъ дворц. Онъ иметъ при двор друзей не знатныхъ, но могущественныхъ, быть можетъ, именно потому, что они незнатны. Мсяцъ тому назадъ, узнавъ, что переговоры великаго канцлера съ герцогомъ Голштейнъ-Плёнскимъ не двигаются впередъ, король нетерпливо вскричалъ: Гриффенфельдъ одинъ зналъ больше, чмъ вс они вмст взятые. Какой-то проныра Диспольсенъ прізжалъ изъ Мункгольма въ Копенгагенъ, съумлъ добиться нсколькихъ секретныхъ аудіенцій, посл чего король потребовалъ хранившіеся у канцлера документы и дипломы Шумахера. Неизвстно, чего добивается Шумахеръ; по всей вроятности — свободы, что для государственнаго преступника равнозначуще съ стремленіемъ къ могуществу. Необходимо, чтобы онъ умеръ, умеръ, такъ сказать, судебнымъ порядкомъ, и мы стараемся теперь взвалить на него какое-нибудь преступленіе.

«Твой мужъ, Эльфегія, подъ предлогомъ обревизовать инкогнито сверные округа, отправится лично убдиться въ результатахъ, которыми увнчались наши происки среди рудокоповъ. Мы хотимъ именемъ Шумахера поднять мятежъ въ ихъ сред, мятежъ, который потомъ не трудно будетъ подавить. Въ настоящее время насъ озабочиваетъ только пропажа нсколькихъ весьма важныхъ бумагъ, относящихся къ этому длу, тмъ боле, что есть полное основаніе подозрвать, что он попали въ руки Диспольсена. Зная, что онъ ухалъ изъ Копенгагена въ Мункгольмъ, везя Шумахеру его бумаги, дипломы и, быть можетъ, т документы, которые могутъ погубить или, по меньшей мр, скомпрометировать насъ, мы размстили въ Кольскихъ ушельяхъ нсколько надежныхъ клевретовъ, поручивъ имъ убить Диспольсена и захватить его бумаги. Однако, если Диспольсенъ, какъ увряютъ, возвратился изъ Бергена моремъ, вс наши старанія пойдутъ прахомъ… Теперь одна надежда, что оправдается слухъ, ходящій по городу, объ убійств какого-то капитана по имени Диспольсена… Увидимъ, что-то будетъ… а пока надо розыскать знаменитаго разбойника Гана Исландца, котораго намъ бы хотлось поставить во глав взбунтовавшихся рудокоповъ. А ты, моя милая, какія добрыя всти можешь ты сообщить мн? Поймана ли въ клтк красивая мункгольмская птичка? Попала ли, наконецъ, дочь стараго министра въ лапки нашего сына Фредерика?..

Гордость графини снова возмутилась.

— Нашего сына! — вскричала она презрительно.

— Конечно, который ему теперь годъ? Двадцать четвертый. А мы знакомы съ тобой, Эльфегія, вотъ ужъ двадцать шесть лтъ.

— Богу извстно, — продолжала графиня, — что мой Фредерикъ законный наслдникъ великаго канцлера.

— Что Богу извстно, — отвчалъ Мусдемонъ, смясь: — то діаволъ можетъ не знать. Впрочемъ, твой Фредерикъ вертопрахъ недостойный меня и изъ за такого вздора не стоитъ намъ пререкаться. Онъ годенъ лишь для обольшенія простушекъ. Усплъ ли онъ въ этомъ по крайней мр?

— Нтъ еще, сколько мн извстно.

— Однако, Эльфегія, постарайся принять боле дятельное участіе въ нашихъ длахъ. До сихъ поръ мы трудимся только вдвоемъ съ графомъ. Завтра я возврашусь къ твоему мужу, ты же, пожалуйста, не ограничивайся только молитвами за наши грхи, подобно мадонн, къ которой взываютъ итальянцы, убивая кого-нибудь… Необходимо также постараться, чтобы Алефельдъ пощедре вознаграждалъ мои труды, чмъ до сихъ поръ. Хотя моя судьба связана съ вашей, мн надоло быть слугой супруговъ, когда я любовникъ жены, быть гувернеромъ, наставникомъ, педагогомъ, когда я, почти, отецъ…

Въ эту минуту пробило полночь и въ комнату вошла служанка напомнить графин, что согласно дворцовымъ правиламъ вс огни должны быть погашены въ этотъ часъ. Графиня, радуясь, что можетъ прекратить этотъ тяжелый разговоръ, приказала позвать своихъ горничныхъ.

— Да, позволитъ мн милостивая графиня, — сказалъ Мусдемонъ, уходя изъ комнаты: — сохранить надежду снова свидться съ нею завтра и повергнуть къ ея стопамъ увренiя въ моемъ глубочайшемъ уваженіи.

VIII

— Правду сказать, старикъ, — замтилъ Орденеръ Спіагудри: — я ужъ началъ думать, что обязанность отпирать дверь возложена тобою на трупы, находящіеся въ этомъ зданіи.

— Простите, милостивый господинъ, — пробормоталъ смотритель Спладгеста, у котораго еще раздавались въ ушахъ имена короля и вице-короля, и повторилъ свое банальное извиненiе: — я… я крпко заснулъ.

— Ну, значитъ не спали твои мертвецы, такъ какъ я только что явственно слышалъ ихъ разговоръ.

Спіагудри смутился.

— Вы, милостивый господинъ, вы слышали?..

— Само собою разумется, но дло не въ томъ. Я пришелъ сюда не для того, чтобы заниматься твоими длами, а чтобы занять тебя моими собственными. Войдемъ.

Спіагудри вовсе не хотлось пускать вновь прибывшаго къ трупу Жилля, но послднія слова нсколько успокоили его, и притомъ могъ ли онъ воспротивиться?

Онъ пропустилъ молодаго человка и заперъ за нимъ дверь.