Ган Исландец

Съ этими словами, поставивъ свой ночникъ и затворивъ дверь, она исчезла подъ сводами черной лстницы, виднвшейся въ глубин комнаты.

Между тмъ какъ старикъ дрожалъ отъ ужаса и, призывая на помощь святого Госпиція, отъ всей души тихо проклиналъ безразсудство своего молодаго спутника, тотъ, взявъ ночникъ, принялся разсматривать обширное круглое помщеніе, въ которомъ они очутились.

То, что увидалъ онъ, подойдя ближе къ стн, заставило его содрогнуться, и старикъ, слдившій за нимъ взоромъ, вскричалъ:

— Боже мой! Вдь это вислица!

Большая вислица дйствительно прислонена была къ стн и упиралась въ высокій сырой сводъ.

— Да, — согласился молодой человкъ: — а вотъ деревянныя и желзныя пилы, цпи, желзные ошейники, вотъ кобыла и висящіе надъ нею огромные клещи.

— Святители! — застоналъ старикъ: — куда это мы попали.

Молодой человкъ хладнокровно продолжалъ свой осмотръ.

— Вотъ свертокъ веревокъ, вотъ горны и котлы; эта часть стны увшана щипцами и ножами; вотъ кожаные кнуты съ стальными наконечниками, топоръ, дубина…

— Это адская кладовая! — перебилъ старикъ, перепуганный этимъ страшнымъ перечисленіемъ.

— А вотъ, — продолжалъ молодой человкъ: — мдные насосы, колеса съ бронзовыми зубцами, ящикъ съ большими гвоздями, домкратъ… Дйствительно, зловщая обстановка. Я раскаиваюсь, старикъ, что ты попалъ сюда изъ-за моей неосторожности.

— Теперь ужъ поздно раскаиваться.

Старикъ помертвлъ отъ страха.

— Не пугайся; что за бда, гд ты, когда я съ тобою.

— Хороша защита! — пробормоталъ старикъ, въ которомъ сильнйшій страхъ превозмогъ боязнь и уваженіе къ его молодому спутнику: — Сабля въ тридцать дюймовъ противъ вислицы въ тридцать локтей.

Старуха возвратилась и, взявъ ночникъ, сдлала путникамъ знакъ слдовать за нею. Они съ трудомъ поднимались по узкой, полуразвалившейся лстниц, вдланной въ толщ башенной стны. У каждой бойницы, порывъ втра и дождя угрожалъ потушить колеблющееся пламя ночника, который старуха прикрывала своими длинными прозрачными руками. Не разъ споткнувшись на камни, которые катились подъ ихъ ногами и въ тревожномъ воображеніи старика рисовались человческими костями, разбросанными по ступенямъ, достигли они перваго этажа зданія, круглой комнаты, похожей на нижнее помщеніе.

Посредин комнаты топился очагъ, дымъ котораго, улетая въ отверстіе, продланное въ потолк, не портилъ слишкомъ замтно воздуха. Пламя его, сливающееся съ пламенемъ желзнаго ночника, и было примчено путниками на дорог. Кусокъ еще сыраго мяса жарился на вертел предъ огнемъ очага.

— На этомъ гнусномъ очаг, проговорилъ старикъ, съ ужасомъ обращаясь къ своему спутнику: — на угольяхъ истиннаго креста сожжены были члены мученицы.

Столъ топорной работы находился невдалек отъ очага. Старуха пригласила путниковъ ссть за него.

— Чужестранцы, — сказала она, ставя передъ ними ночникъ: — ужинъ скоро будетъ готовъ, а мой мужъ наврно торопится домой, чтобы не повстрчаться съ полуночнымъ духомъ, проходя мимо проклятой башни.

Орденеръ — читатель безъ сомннія узналъ его и его проводника Бенигнуса Спіагудри — могъ на свобод разсмотрть странный костюмъ своего спутника, который, опасаясь быть узнаннымъ и арестованнымъ, изощрилъ на немъ все богатство своей фантазіи. Несчастный бглый смотритель Спладгеста перемнилъ свою одежду изъ оленьей кожи на полный черный костюмъ, оставленный нкогда въ Спладгест знаменитымъ дронтгеймскимъ грамматикомъ, утопившемся съ горя, что не могъ добиться почему Jupiter иметъ въ родительномъ падеж Jоіs. Его оршниковыя башмаки смнились ботфортами почталіона, раздавленнаго лошадьми, въ которыхъ его тонкія ноги помщались такъ свободно, что онъ не могъ бы ступить шагу, если бы не набилъ ихъ сномъ. Огромный парикъ молодаго французскаго путешественника, убитаго грабителями у Дронтгеймскихъ воротъ, покрывалъ его плшивую голову и разстилался по его узкимъ и неравнымъ плечамъ. Одинъ изъ глазъ залпленъ былъ пластыремъ, а благодаря банк румянъ, найденной имъ въ карман старой двы, умершей отъ любви, его блдныя впалыя щеки покрылись необычайнымъ румянцемъ, распространившимся отъ дождя до самаго подбородка.

Между тмъ какъ Орденеръ разсматривалъ своего проводника, Спіагудри, прежде чмъ слъ за столъ, заботливо положилъ подъ себя пакетъ, который несъ на спин, завернулся въ свой старый плащъ и все свое вниманіе сосредоточилъ на куск жаркаго, приготовляемаго хозяйкой, и на которое онъ взглядывалъ по временамъ съ безпокойствомъ и ужасомъ, произнося отрывистыя безсвязныя фразы:

— Человческое мясо!.. Horrendas epulas!.. — Людоды!.. — Ужинъ Молоха!.. — Nec pueros coramo populo Меdеа truсіdеt… — Куда мы попали? Атрей… — Друидесса… — Ирменсулъ… Дьяволъ поразилъ Ликаона…

Вдругъ онъ вскричалъ:

— Праведное небо! Слава Богу! Я вижу хвостъ!

Орденеръ, слушая его внимательно и почти слдуя за теченіемъ его мыслей, не могъ удержаться отъ улыбки.

— Въ этомъ хвост нтъ ничего утшительнаго. Быть можетъ это часть дьявола.

Спіагудри не слыхалъ этой шутки; взглядъ его устремленъ былъ въ глубину комнаты. Онъ задрожалъ и нагнулся къ уху Орденера.

— Господинъ, посмотрите, тамъ, въ глубин, на ворох соломы; въ тни…