Ган Исландец

Говорившій остановился въ дверяхъ, такъ что четыре гостя могли хорошо разсмотрть его. Это былъ человкъ колоссальнаго тлосложенія, одтый подобно хозяйк въ красное саржевое платье. Его огромная голова, казалось, прямо сидла на широкихъ плечахъ, что составляло рзкій контрастъ съ длинной, костлявой шеей его граціозной супруги. Онъ былъ узколобый, курносый, съ густыми нависшими бровями, изъ-подъ которыхъ, какъ огонь, въ крови сверкали глаза, окруженные багровыми вками. Нижняя часть его лица, гладко выбритая, позволяла видть широкій ротъ, отвратительная улыбка котораго раскрывала губы, почернвшія подобно краямъ неизлчимой язвы. Два клока курчавыхъ бакенбардъ, спускаясь съ его щекъ на шею, придавали его фигур четырехугольную форму. На голов его была войлочная шляпа, съ которой ручьями текла вода и къ которой онъ и не подумалъ прикоснуться рукой при вид четырехъ путешественниковъ.

Завидя его, Бенигнусъ Спiагудри вскрикнулъ отъ страха, а лютеранскій священникъ отвернулся съ удивленіемъ и ужасомъ, не смотря на то, что вошедшій, котораго онъ узналъ, обратился къ нему съ слдующими словами:

— Какъ, и вы тутъ, досточтимый пастырь! По правд сказать, я совсмъ не разсчитывалъ имть удовольствіе снова видть сегодня вашу кислую испуганную физіономію.

Священникъ подавилъ возникшее въ немъ чувство отвращенія; черты его лица приняли серьезное, спокойное выраженіе.

— А я, сынъ мой, радуюсь случаю, приведшему пастыря къ заблудшей овц, безъ сомннія, для того, чтобы возвратить ее въ стадо.

— Ахъ, клянусь вислицей Амана, — возразилъ тотъ, покатываясь со смху: — еще въ первый разъ слышу я, чтобы меня сравнивали съ овцой. Поврьте, отецъ мой, если вы хотите польстить ястребу, не зовите его голубемъ.

— Сынъ мой, тотъ, кто обращаетъ ястреба въ голубя, тотъ утшаетъ, а не льститъ. Ты думаешь, что я боюсь тебя, между тмъ какъ я только тебя жалю.

— Должно быть, у васъ большой запасъ жалости, святой отецъ. А я вдь думалъ, что вы его весь истощили на томъ бдняг, предъ которымъ держали вы сегодня свой крестъ, чтобы закрыть отъ него мою вислицу.

— Этотъ несчастный, — возразилъ священникъ: — внушалъ мене сожалній, чмъ ты; онъ плакалъ, а ты смешься. Блаженъ, кто въ минуту смерти познаетъ, какъ могущественно слово Божіе сравнительно съ руками человческими.

— Ловко сказано, святой отецъ, — подхватилъ хозяинъ башни съ ужасающей иронической веселостью. — Блаженъ, кто плачетъ! А нашъ сегодняшній плакса и виноватъ то былъ только въ томъ, что до такой степени чтилъ короля, что дня не могъ прожить, не выбивъ изображенія его величества на маленькихъ мдныхъ медалькахъ, которыя потомъ искусно золотилъ, чтобы придать имъ боле привлекательную наружность. Нашъ милостивый монархъ не остался въ долгу и вознаградилъ его за такую преданность прекрасной пеньковой лентой, которая, да будетъ извстно моимъ достойнымъ гостямъ, возложена на него сегодня на главной площади Сконгена, мною, великимъ канцлеромъ ордена Вислицы, въ присутствіи находящагося здсь верховнаго жреца означеннаго ордена.

— Замолчи, несчастный! — вкричалъ священникъ. — Разв можетъ наказывающій забыть о наказаніи? Ты слышишь громъ…

— Ну, что же такое громъ? Хохотъ сатаны.

— Великій Боже! Онъ только что видлъ смерть и богохульствуетъ!..

— Оставь свои поученія, старый безумецъ, — вскричалъ хозяинъ раздражительно: — если не можешь проклинать дьявола, который дважды свелъ насъ сегодня на повозк и подъ одной крышей. Бери примръ съ твоего товарища-отшельника, который молчитъ, потому что желаетъ вернуться въ свой Линрасскiй гротъ. Спасибо теб, братъ отшельникъ, за благословенія, которыя шлешь ты проклятой башн, проходя каждое утро на холм; но, сказать по правд, мн казалось, что ты выше ростомъ и борода твоя не такъ черна… Но ты, конечно, Линрасскій отшельникъ, единственный отшельникъ Дронтгеймскаго округа?…

— Дйствительно единственный, отвтилъ отшельникъ глухимъ голосомъ.

— Ты забываешь меня, — возразилъ хозяинъ: — мы съ тобой два отшельника во всемъ округ… Эй! Бехлія, поторопись съ твоей бараниной, я проголодался. Я замшкался въ деревн Бюрлокъ, по милости проклятаго доктора Манрилла, который не хотлъ мн дать боле двадцати аскалоновъ за трупъ. Даютъ же сорокъ этому адскому сторожу Спладгеста въ Дронтгейм… Э! Господинъ въ парик, что это съ вами? Вы чуть не опрокинулись навзничь… Кстати, Бехлія, покончила ты съ скелетомъ отравителя Оргивіуса, этого знаменитаго колдуна. Пора отослать его въ Бергенскій музей рдкостей. Посылала ты одного изъ твоихъ поросятъ за долгомъ къ синдику Левича? Четыре двойныхъ экю за кипяченіе въ котл колдуньи у двухъ алхимиковъ и за уборку балочныхъ закрпъ, безобразившихъ залу трибунала; двадцать аскалоновъ за снятіе съ вислицы Измаила Тифена, жида, на котораго жаловался преподобный епископъ; и одинъ экю за новую деревянную рукоять къ городской каменной вислиц.

— Плата еще у синдика, — рзко отвтила женщина: — твой сынъ забылъ захватить съ собой деревянную ложку, а ни одинъ изъ слугъ судьи не хотлъ отдать ему деньги прямо въ руки.

Мужъ нахмурилъ брови.