Ган Исландец

— Мн презирать васъ, милостивый государь! Васъ, одно присутствіе котораго въ этомъ округ доставляетъ ему merum іmperіum [13]! Васъ, исполнителя, мечъ общественнаго правосудія, щитъ невинности! Васъ, котораго Аристотель въ шестой книг, въ послдней глав своей Политики помстилъ въ число членовъ судейскаго сословія, и которому Парисъ де-Путео въ трактат своемъ Dе Sуndісо, опредлилъ окладъ жалованья въ пять золотыхъ экю, о чемъ свидтельствуетъ слдующее мсто: Quinque аurеоs mаnіоltо! Васъ, товарищи котораго въ Кронштадт длаются дворянами, отрубивъ триста головъ! Васъ, чьи страшныя, но почетныя обязанности съ гордостью исполняютъ: во Франконіи новобрачный, въ Ретлинг самый молодой совтникъ, Штедин послдній поселившійся въ город человкъ. Разв не извстно мн, добрый хозяинъ, что собратья ваши во Франціи пользуются правомъ взимать подать съ каждой больной въ Сентъ Ладр, съ каждой свиньи и пирога наканун крещенья! Могу-ли я не питать къ вамъ глубокаго уваженія, когда Сентъ Жерменскій аббатъ ежегодно присылаетъ вамъ свиную голову въ день святаго Викентія и позволяетъ вамъ идти во глав процессіи…

Тутъ ученое рвеніе его грубо было прервано палачомъ.

— Клянусь честью, я этого и не подозрвалъ! Ученый аббатъ, о которомъ вы упомянули, почтеннйшій, до сихъ поръ утаивалъ отъ меня эти прекрасныя права, такъ обольстительно обрисованныя вами… Но господа, — продолжалъ Оругиксъ: — оставивъ въ сторон нелпости стараго сумасброда, карьера моя дйствительно не удалась. Теперь я не боле какъ бдный палачъ бднаго округа, а между тмъ было время, когда я могъ затмить славу Стиллисона Дикаго, знаменитаго палача московитовъ. Поврите-ли вы, что именно мн двадцать четыре года тому назадъ поручено было привести въ исполненіе приговоръ надъ Шумахеромъ.

— Надъ Шумахеромъ, графомъ Гриффенфельдомъ! — вскричалъ Орденеръ.

— Это васъ удивляетъ, господинъ нмой. Да, надъ Шумахеромъ, котораго судьба можетъ опять толкнуть въ мои руки, въ случа если король вздумаетъ отмнить отсрочку… Опорожнимъ по кружечк, господа, и я разскажу вамъ какимъ образомъ начавъ такъ блистательно, я кончаю такъ скромно свою дятельность.

«Въ 1676 году служилъ я у Рума Стуальда, королевскаго палача въ Копенгаген. Въ то время какъ осужденъ былъ графъ Гриффенфельдъ, хозяинъ мой захворалъ и, благодаря протекціи, мн поручено было замстить его при исполненіи приговора. 5-го іюня — никогда не забуду этого дня — съ пяти часовъ утра я воздвигъ при помощи плотника большой эшафотъ на площади цитадели и обилъ его трауромъ въ знакъ уваженія къ осужденному. Въ восемь часовъ представители дворянства окружили эшафотъ и шлезвигскіе уланы сдерживали напоръ толпы, тснившейся на площади. Кто не возгордился бы на моемъ мст! Съ топоромъ въ рук прохаживался я по эстрад. Взгляды всхъ были устремлены на меня: въ эту минуту я былъ самое важное лицо обоихъ королевствъ. Карьера моя обезпечена, — говорилъ я себ: — что подлала бы безъ меня вся эта знать, поклявшаяся низвергнуть Шумахера? Я уже воображалъ себя титулованнымъ королевскимъ палачомъ, имлъ уже слугъ, привиллегіи… Чу! Въ крпости пробило десять часовъ. Осужденный вышелъ изъ тюрьмы, прошелъ площадь твердыми шагами, спокойно поднялся на эшафотъ. Я хочу связать ему волосы, онъ оттолкнулъ меня и самъ оказалъ себ эту послднюю услугу. „Давно уже“, улыбаясь замтилъ онъ настоятелю монастыря святого Андрея: „давно уже я не причесывался самъ“. Я подалъ ему черную повязку, онъ презрительно отказался, но презрніе его относилось не ко мн. „Другъ мой“, замтилъ онъ мн: „быть можетъ еще въ первый разъ сходятся такъ близко два крайнихъ служителя правосудія, канцлеръ и палачъ“. Эти слова неизгладимо врзались въ мою память. Оттолкнувъ черную подушку, которую я хотлъ подложить ему подъ колни, онъ обнялъ священника и опустился на колни, проговоривъ громкимъ голосомъ, что умираетъ невинный. Тогда ударомъ молота разбилъ я щитъ его герба, провозгласивъ обычную формулу: это не длается безъ основательной причины. Такое безчестіе поколебало твердость графа; онъ поблднлъ, но тотчасъ же сказалъ: король далъ мн, король можетъ и отнять.