Ган Исландец

— Это вы, капитанъ? Добро пожаловать! Безъ сомннія вы не предполагали, что заставляете ждать человка, не имющаго чести васъ знать, но мы скоро познакомимся поближе, не правда ли? На первыхъ порахъ дозвольте мн выразить вамъ мое искреннее сожалніе, что вы вернулись въ этотъ гостепріимный замокъ. За тотъ недолгій промежутокъ времени, который я провелъ здсь, я сдлался такъ же веселъ, какъ и сова, прибитая вмсто пугала къ воротамъ башни. Клянусь дьяволомъ, когда я вернусь въ Копенгагенъ на свадьбу моей сестры, и четыре дамы изъ цлой сотни не признаютъ меня! Скажите, пожалуйста, не вышли ли изъ моды банты изъ красныхъ лентъ у подола кафтана? Не переведено ли какихъ нибудь новыхъ романовъ этой француженки, мадмуазель Скюдери? У меня теперь ея Клелія, которою наврно еще зачитываются въ Копенгаген. Теперь, когда я томлюсь вдали отъ столькихъ прелестныхъ глазокъ, эта книга мое единственное утшеніе… потому что какъ ни хороши глазки нашей узницы, — вы знаете о комъ я говорю — они ничего не говорятъ моему сердцу. Ахъ! ужъ эти порученія родителя!.. Сказать по секрету, капитанъ, мой отецъ — пусть это останется между нами — поручалъ мн… понимаете… приволокнуться за дочерью Шумахера. Но вс старанія мои пошли прахомъ: это не женщина, а прекрасная статуя; она плачетъ по цлымъ днямъ и не обращаетъ на меня ни малйшаго вниманія.

Молодой человкъ, не имвшій до сихъ поръ случая прервать болтовню словоохотливаго офицера, вскрикнулъ отъ удивленія.

— Что? Что вы сказали? Вамъ поручили обольстить дочь несчастнаго Шумахера?

— Обольстить! Пожалуй, если теперь такъ выражаются въ Копенгаген, но тутъ самъ дьяволъ спасуетъ. Представьте себ, позавчера, находясь на дежурств, я спеціально для нея надлъ роскошныя французскія брыжи, полученныя мною прямо изъ Парижа; ну и что-жъ бы вы думали, она ни разу не взглянула на меня, не смотря на то, что я раза три или четыре проходилъ чрезъ ея комнату, брянча новыми шпорами, колесцо которыхъ будетъ пошире ломбардскаго червонца. Это вдь самый новйшій фасонъ, не правда-ли?

— Боже мой! — прошепталъ молодой человкъ, сжимая голову руками: — это ужасно!

— Не правда-ли? — подхватилъ офицеръ, ложно истолковавъ смыслъ этого восклицанія: — Ни малйшаго вниманія ко мн! Невроятно, а между тмъ сущая правда!

Страшно взволнованный, молодой человкъ заходилъ по комнате большими шагами.

Не хотите ли перекусить, капитанъ Диспольсенъ? — крикнулъ ему офицеръ.

Молодой человкъ опомнился.

— Я вовсе по капитанъ Диспольсенъ.

— Что! — вскричалъ офицеръ грубымъ тономъ, поднявшись съ своего ложа: — Но кто же вы, если осмлились проникнуть сюда, въ такой часъ?

Молодой человкъ развернулъ свой пропускъ.

— Мн надо видть графа Гриффенфельда… я хочу сказать, вашего узника.

— Графа! Графа! — пробормоталъ офицеръ недовольнымъ тономъ: — Однако, бумаги ваши въ порядк, за подписью вице-канцлера Груммонда Кнуда: «Предъявитель сего иметъ право во всякое время дня и ночи входить во вс государственныя тюрьмы». Груммондъ Кнудъ — братъ старшаго генерала Левина Кнуда, губернатора Дронтгейма, и вы должны знать, что этотъ старый воинъ воспиталъ моего будущаго зятя…

— Очень вамъ благодаренъ, поручикъ, за эти семейныя тайны. Но, быть можетъ вы и безъ того слишкомъ много распространялись о нихъ?

— Грубіянъ правъ, — подумалъ поручикъ, закусивъ себ губы: — Эй! Тюремщикъ! Тюремщикъ! Проводи этого господина къ Шумахеру, да не ворчи, что я отцпилъ у тебя ночникъ о трехъ рожкахъ съ одной свтильней. Мн интересно было разсмотрть поближе вещицу временъ Скіольда-Язычника или Гавара-Перерубленнаго, и къ тому же теперь вшаютъ на потолокъ только хрустальныя люстры.

Между тмъ какъ молодой человкъ и его проводникъ проходили по уединенному саду крпости, поручикъ — эта жертва моды — снова принялся упиваться любовными похожденіями амазонки Клеліи и Горація Криваго.

IV

Между тмъ слуга съ двумя лошадьми въхалъ на дворъ дома дронтгеймскаго губернатора. Соскочивъ съ сдла и тряхнувъ головой съ недовольнымъ видомъ, онъ хотлъ было отвести лошадей въ конюшню, какъ вдругъ кто то схватилъ его за руку и спросилъ:

— Что это! Ты одинъ, Поэль! А гд же твой баринъ? Куда онъ двался?

Этотъ вопросъ сдланъ былъ старымъ генераломъ Левиномъ Кнудомъ, который, примтивъ изъ окна слугу молодого человка, поспшилъ выйти на дворъ. Устремивъ на слугу испытующій взоръ, онъ съ безпокойствомъ ждалъ его отвта.

— Ваше превосходительство, — отвтилъ Поэль съ почтительнымъ поклономъ: — моего барина нтъ уже въ Дронтгейм.

— Какъ! Онъ былъ здсь и ухалъ, не повидавшись со мной, не обнявъ своего стараго друга! Давно онъ ухалъ?

— Онъ пріхалъ и ухалъ сегодня вечеромъ.

— Сегодня вечеромъ!.. сегодня вечеромъ!.. Но, гд же онъ остановился? Куда отправился?

— Онъ сошелъ съ коня на пристани у Спладгеста и переправился въ Мункгольмъ.

— А!.. Кто бы могъ думать, что онъ такъ близко… Но зачмъ его понесло въ замокъ? Что онъ длалъ въ Спладгесте? Вотъ по истин странствующій рыцарь! А виноватъ въ этомъ все я: къ чему было давать ему такое воспитаніе? Мн хотлось, чтобы онъ былъ свободенъ, не смотря на свое сословіе…