Ган Исландец

На крѣпостной площади, окруженный взводомъ солдатъ, высится обитый трауромъ эшафотъ, къ которому ежеминутно прибываетъ и въ нетерпѣливомъ ожиданіи тѣснится толпа.

На помостѣ эшафота прохаживается палачъ въ красной шерстяной одеждѣ, то опираясь на сѣкиру, которую держитъ въ рукахъ, то переворачивая плаху и плетенку помоста. Невдалекѣ сложенъ костеръ, близъ него пылаютъ нѣсколько смоляныхъ факеловъ. Между эшафотомъ и костромъ вбитъ въ землю колъ съ надписью: Орденеръ Гульденлью измѣнникъ! Съ крѣпостной площади виднѣется развѣвающійся надъ Шлезвигской башней большой черный флагъ.

Въ эту минуту осужденный Орденеръ снова явился передъ трибуналомъ, до сихъ поръ не покидавшемъ залу суда. Не было только епископа, обязанности котораго, какъ защитника, кончились.

Сынъ вице-короля былъ въ черной одеждѣ съ цѣпью ордена Даннеброга на шеѣ. Лицо его блѣдно, но величественно. Онъ былъ одинъ, такъ какъ его повели на казнь изъ темницы, прежде чѣмъ успѣлъ вернуться къ нему священникъ Афанасій Мюндеръ.

Внутренно Орденеръ уже примирился съ своей судьбой. Но все же супругъ Этели не безъ горечи помышлялъ о жизни и быть можетъ для первой брачной ночи хотѣлъ бы избрать не такую мрачную, какъ ночь въ могилѣ. Въ темницѣ онъ молился и мечталъ, теперь стоитъ у предѣла всѣхъ молитвъ и мечтаній. Но твердость и мужество, внушенныя ему Богомъ и любовью, не покидаютъ его ни на минуту.

Толпа, менѣе хладнокровная, чѣмъ осужденный, глядѣла на него съ жаднымъ вниманіемъ. Его высокій санъ, его жестокая участь возбуждали всеобщую зависть и сожалѣніе. Каждый хотѣлъ присутствовать при совершеніи казни, не стараясь выяснить себѣ его вину.

Страшное чувство врождено человѣку, чувство, влекущее его къ зрѣлищу смертной казни, какъ на празднество. Съ ужасающей настойчивостью пытается онъ уловить мысль на измѣнившемся лицѣ приговореннаго къ смерти, какъ бы надѣясь, что въ эту торжественную минуту блеснетъ въ глазахъ несчастнаго какое нибудь откровеніе неба или ада, какъ бы желая увидѣть тѣнь, которую бросаетъ отъ себя крыло смерти, спускающееся на человѣческую голову; какъ бы стремясь уловить, что станется съ человѣкомъ, когда покинетъ его послѣдняя надежда.

Вотъ существо, полное силъ и здоровья, оно движется, дышетъ, живетъ; но пройдетъ минута, и оно перестанетъ двигаться, дышать, жить, окруженное ему подобными существами, изъ которыхъ каждое жалѣетъ его, но ни одно не спасетъ. Вотъ злополучный, умирающій въ цвѣтѣ силъ, подъ гнетомъ могущества естественнаго и силы незримой; вотъ жизнь, которую общество даровать не можетъ, но которую отнимаетъ съ особенною церемоніей, сильно дѣйствующей на воображеніе. Мы всѣ обречены на смерть, не вѣдая, когда пробьетъ нашъ часъ; и несчастливецъ, точно знающій близость конца, возбуждаетъ въ насъ странное и печальное любопытство.

Читатель помнитъ, что Орденеръ приговоренъ былъ еще къ лишенію почестей и орденовъ. Лишь только утихло волненіе, произведенное въ толпѣ его приходомъ, предсѣдатель приказалъ принести гербовникъ обоихъ королевствъ и статутъ ордена Даннеброга.

Затѣмъ, велѣвъ осужденному стать на одно колѣно и пригласивъ присутствовавшихъ хранить почтительное молчаніе, онъ раскрылъ статутъ кавалеровъ ордена Даннеброга и началъ громкимъ и строгимъ голосомъ.

«Мы, Божіею милостію, Христіернъ, король Даніи и Норвегіи, повелитель вандаловъ и готовъ, герцогъ Шлезвигскій, Голштинскій, Штормарійскій и Дитмарскiй, графъ Ольденбургскій и Дельменгурстскій, — возстановивъ по предложенію нашего великаго канцлера, графа Гриффенфельда (предсѣдатель такъ поспѣшно прочелъ это имя, что его едва можно было разслышать), королевскій орденъ Даннеброга, основанный славнымъ предкомъ нашимъ святымъ Вальдемаромъ.

„Принимая во вниманіе, что почетный орденъ этотъ былъ учрежденъ въ память о Даннеброгскомъ знамени, ниспосланномъ небомъ нашему благословенному королевству“,

„Что, слѣдовательно, противно было бы божественному учрежденію этого ордена, если какой либо изъ кавалеровъ его станетъ безнаказанно совершать преступленія противъ чести и святыхъ законовъ церкви и государства“,

„Повелѣваемъ, колѣнопреклоняясь передъ Господомъ, чтобы кавалеръ, вѣроломной измѣной предавшій душу свою демону, былъ послѣ публичнаго позора, навсегда лишенъ почестей нашего королевскаго ордена Даннеброга“.

Президентъ закрылъ книгу.

— Орденеръ Гульденлью, баронъ Торвикъ, кавалеръ ордена Даннеброга, вы признаны виновнымъ въ государственной измѣнѣ, въ преступленіи, за которое вамъ отрубятъ голову, тѣло сожгутъ, а пепелъ развѣютъ по вѣтру… Орденеръ Гульденлью, измѣнникъ, вы недостойны считаться въ числѣ кавалеровъ ордена Даннеброга, приглашаю васъ смириться духомъ, такъ какъ сейчасъ, всенародно, вы будете разжалованы именемъ короля.

Президентъ протянулъ руку къ гербовнику и уже готовился произнести роковой приговоръ надъ Орденеромъ, спокойно и недвижимо стоявшимъ передъ трибуналомъ, какъ вдругъ распахнулась правая боковая дверь залы. Вошелъ церковный привратникъ и объявилъ о прибытіи его преосвященства, епископа Дронтгеймскаго.