Ган Исландец

Несчастная графиня, раба своего сообщника, пыталась отвѣтить на его отвратительныя ласки. Въ позорныхъ объятіяхъ этихъ двухъ существъ, которыя взаимно презирали и проклинали другъ друга, было нѣчто черезчуръ возмутительное даже для ихъ развращенныхъ душъ. Преступныя ласки, въ былое время составлявшія для нихъ наслажденіе, и которыя неизвѣстно какое ужасающее приличiе заставляло ихъ расточать и теперь, превратились въ ихъ пытку. Странное и справедливое превращеніе преступныхъ страстей! Ихъ преступленіе стало для нихъ наказаніемъ.

Чтобы положить конецъ этой мучительной пыткѣ, графиня, вырвавшись изъ объятій своего ненавистнаго любовника, спросила его, съ какимъ словеснымъ порученіемъ прислалъ его ея мужъ.

— Алефельдъ, — отвѣчалъ Мусдемонъ: — предвидя, какъ усилится его могущество черезъ бракъ Орденера Гульденлью съ нашей дочерью…

— Нашей дочерью! — высокомѣрно вскричала графиня, бросая на Мусдемона взоръ, полный гордости и презрѣнія.

— Да, — холодно продолжалъ Мусдемонъ: — мнѣ кажется, Ульрика съ полнымъ правомъ можетъ считаться и моей дочерью. Я хотѣлъ сказать, что этотъ бракъ не вполнѣ удовлетворитъ твоего мужа, если въ то же время не будетъ окончательно уничтоженъ Шумахеръ. Этотъ старый временщикъ въ глубинѣ своей тюрьмы почти столь же опасенъ, какъ и въ своемъ дворцѣ. Онъ имѣетъ при дворѣ друзей не знатныхъ, но могущественныхъ, быть можетъ, именно потому, что они незнатны. Мѣсяцъ тому назадъ, узнавъ, что переговоры великаго канцлера съ герцогомъ Голштейнъ-Плёнскимъ не двигаются впередъ, король нетерпѣливо вскричалъ: Гриффенфельдъ одинъ зналъ больше, чѣмъ всѣ они вмѣстѣ взятые. Какой-то проныра Диспольсенъ пріѣзжалъ изъ Мункгольма въ Копенгагенъ, съумѣлъ добиться нѣсколькихъ секретныхъ аудіенцій, послѣ чего король потребовалъ хранившіеся у канцлера документы и дипломы Шумахера. Неизвѣстно, чего добивается Шумахеръ; по всей вѣроятности — свободы, что для государственнаго преступника равнозначуще съ стремленіемъ къ могуществу. Необходимо, чтобы онъ умеръ, умеръ, такъ сказать, судебнымъ порядкомъ, и мы стараемся теперь взвалить на него какое-нибудь преступленіе.

«Твой мужъ, Эльфегія, подъ предлогомъ обревизовать инкогнито сѣверные округа, отправится лично убѣдиться въ результатахъ, которыми увѣнчались наши происки среди рудокоповъ. Мы хотимъ именемъ Шумахера поднять мятежъ въ ихъ средѣ, мятежъ, который потомъ не трудно будетъ подавить. Въ настоящее время насъ озабочиваетъ только пропажа нѣсколькихъ весьма важныхъ бумагъ, относящихся къ этому дѣлу, тѣмъ болѣе, что есть полное основаніе подозрѣвать, что онѣ попали въ руки Диспольсена. Зная, что онъ уѣхалъ изъ Копенгагена въ Мункгольмъ, везя Шумахеру его бумаги, дипломы и, быть можетъ, тѣ документы, которые могутъ погубить или, по меньшей мѣрѣ, скомпрометировать насъ, мы размѣстили въ Кольскихъ ушельяхъ нѣсколько надежныхъ клевретовъ, поручивъ имъ убить Диспольсена и захватить его бумаги. Однако, если Диспольсенъ, какъ увѣряютъ, возвратился изъ Бергена моремъ, всѣ наши старанія пойдутъ прахомъ… Теперь одна надежда, что оправдается слухъ, ходящій по городу, объ убійствѣ какого-то капитана по имени Диспольсена… Увидимъ, что-то будетъ… а пока надо розыскать знаменитаго разбойника Гана Исландца, котораго намъ бы хотѣлось поставить во главѣ взбунтовавшихся рудокоповъ. А ты, моя милая, какія добрыя вѣсти можешь ты сообщить мнѣ? Поймана ли въ клѣткѣ красивая мункгольмская птичка? Попала ли, наконецъ, дочь стараго министра въ лапки нашего сына Фредерика?..

Гордость графини снова возмутилась.

— Нашего сына! — вскричала она презрительно.

— Конечно, который ему теперь годъ? Двадцать четвертый. А мы знакомы съ тобой, Эльфегія, вотъ ужъ двадцать шесть лѣтъ.

— Богу извѣстно, — продолжала графиня, — что мой Фредерикъ законный наслѣдникъ великаго канцлера.

— Что Богу извѣстно, — отвѣчалъ Мусдемонъ, смѣясь: — то діаволъ можетъ не знать. Впрочемъ, твой Фредерикъ вертопрахъ недостойный меня и изъ за такого вздора не стоитъ намъ пререкаться. Онъ годенъ лишь для обольшенія простушекъ. Успѣлъ ли онъ въ этомъ по крайней мѣрѣ?

— Нѣтъ еще, сколько мнѣ извѣстно.

— Однако, Эльфегія, постарайся принять болѣе дѣятельное участіе въ нашихъ дѣлахъ. До сихъ поръ мы трудимся только вдвоемъ съ графомъ. Завтра я возврашусь къ твоему мужу, ты же, пожалуйста, не ограничивайся только молитвами за наши грѣхи, подобно мадоннѣ, къ которой взываютъ итальянцы, убивая кого-нибудь… Необходимо также постараться, чтобы Алефельдъ пощедрѣе вознаграждалъ мои труды, чѣмъ до сихъ поръ. Хотя моя судьба связана съ вашей, мнѣ надоѣло быть слугой супруговъ, когда я любовникъ жены, быть гувернеромъ, наставникомъ, педагогомъ, когда я, почти, отецъ…

Въ эту минуту пробило полночь и въ комнату вошла служанка напомнить графинѣ, что согласно дворцовымъ правиламъ всѣ огни должны быть погашены въ этотъ часъ. Графиня, радуясь, что можетъ прекратить этотъ тяжелый разговоръ, приказала позвать своихъ горничныхъ.