Ганфайтер. Дилогия

Гигантский грот углублялся в породу, одновременно понижаясь, и там, за рядом погасших фонарей, гостей подземелья встречала величественная трёхпролётная арка, украшенная точёными колоннами и барельефами из белейшего мрамора. Лучи фонарей скрестились на скульптурных изображениях. В дрожащих светотенях перед Тимофеем предстали герои Третьего рейха – вдохновенные «белокурые бестии» в касках, тянувшие руки в приветствии вождю, могучие пролетарии, верные девизу «Дойчланд юбер аллеc!», ^[181]а вот и сам фюрер – губы плотно сжаты, глаза устремлены вперёд и ввысь, знаменитые усики, знаменитая чёлка… А наверху арки раскидывал крылья грозный орёл, сжимавший в когтях свастику.

– Точно, приплыли, – сказал Харин.

Сихали прошёл средним, самым широким пролётом, попадая на широкую и прямую, вымощенную каменными плитами… улицу? Шаги океанцев и антарктов гулко отдавались, эхом разносясь меж двух высоченных колоннад, что зажимали улицу с обеих сторон.

– Наверное, их высекли из базальта, – проговорил Купри, задирая голову, – окультурили, так сказать, перемычку между пещерами…

– Даа… – вымолвил Гирин. – Это вам не баран начихал…

Между колонн стояли фонари, но света они давали мало, да и тот был тусклым, желтоватооранжевым, словно и не лампы накаливания горели, а стеариновые свечи.

Улица с колоннадой вывела экипажи «Орок» к громадному порталу, поперёк которого висела фигурная металлическая решётка. На ней были закреплены причудливые готические буквы, складывавшиеся в топоним: «Neuer Berlin».

– Добро пожаловать в Новый Берлин! – произнёс Помаутук лязгающим голосом.

За порталом глазам Сихали открылся и вовсе колоссальный грот. В слабом свете редко разбросанных фонарей и одиноких прожекторов угадывался пологий свод километра полтора в диаметре. Разорванные цепочки фонарных столбов очерчивали собою контуры улиц, застроенных домами в дватри этажа, и редко где за стёклами слепых окон высвечивался огонёк. Прямо по центру открывшейся панорамы сгущалась тьма, и Тимофей догадался о том, что тут же высказал Шурик:

– Там потолок смыкается с основанием! Видите? Типа колонна в сто обхватов!

– Господи, – покачал головою Купри. – Как тут только люди живут?

– Чуете? – спросил ТугаринЗмей. – Воняет.

– Смердит, я бы сказал, – поправил друга Сихали.

В самом деле, неподвижный воздух, не знавший, что такое ветер, явственно отдавал затхлостью. Застарелая вонь висела невидимой пеленой – шагаешь и обоняешь. Пахло тухлятиной и горелым, накатывало чемто скисшим и тошнотворносладковатым.

– Никакой вентиляции, – брюзжал Шурик.

– Да нет, – не согласился с ним Гирин, – какаято связь с атмосферой здесь должна быть. Приливом воздух выжимает наружу, отливом втягивает сюда. А иначе они бы тут давнымдавно задохнулись!

Широкая улица с колоннами вывела всю компанию на круглую площадь, обрамленную двумя помпезными зданиями, гнутыми дугою. По карнизу одного из зданий тянулась надпись выпуклыми буквами. «Рейхскомиссариат „Новая Швабия“» – разобрал Браун.

В самой серёдке площади, на высоком постаменте, стояло изваяние – бронзовый фюрер, во всей своей красе.

Из Гитлерплац «вытекали» три улицы. Средняя упиралась в центральный столб, поддерживавший купол пещеры и опоясанный тремя ярусами аркад. Браун зашагал по правой улице – вывеска на каменном, стоявшем на углу доме извещала, что топал он по Борманштрассе.

– А чего мы всё по улице, да по улице? – спросил Белый. – Давайте в дом зайдём, что ли! Поздороваемся хоть!

– С кем? – буркнул Илья.

– Ну живёт же здесь хоть ктонибудь!

– Ты уверен?

Правота оптимиста Шурика скоро подтвердилась – дверь дома напротив со скрипом открылась и на улицу вышел пожилой мужчина в накинутой на плечи серой шинели. Редкие волосы покрывали его череп, который даже въедливый Розенберг ^[182]признал бы арийским. Кожа у мужчины была не просто бледна, она отливала белизной бумаги, причём тонкой, сквозь которую просвечивали голубоватые вены.

Попав под луч фонаря, мужчина испуганно вскрикнул, жмурясь и заслоняясь руками.

– Он на вампира похож, – пробормотал потрясённый Шурик, – те тоже света боятся…

Помаутук заговорил с новоберлинцем понемецки. Голос пастора журчал и успокаивал, а сам Джунакуаат медленно подходил к мужчине, который никак не мог проморгаться и всё утирал слёзы. Задыхаясь, новоберлинец и сам подал шамкавший голос, но Тимофей ничего не понял, кроме «йа, йа» и «битте».

– Что он говорит? – осведомился Браун, стараясь не делать резких движений.

– Его зовут Готлиб Шольц, – обернулся Помаутук.

– Йа, йа, – подтвердил Шольц.

Пастор принялся чтото растолковывать новоберлинцу, тыкая пальцем вверх и разводя руками. Новоберлинец ошеломлённо тряс головой и улыбался беззубым ртом.

– О, майн Готт… еле выговорил он, сощуренно взглядывая в сторону океанцев и антарктов, хоть и направлявших лучи фонарей в сторону, но не погасивших их.

– Вы рассказали ему, откуда мы взялись, пастор? – спросил Тимофей.

– Именно! – кивнул Помаутук, не отвлекаясь, и заговорил снова, дважды упомянув Карла Людвига фон Штромберга.

– Йа, йа! – радостно закивал Шольц и поманил всех за собой.