Гангрена Союза

— Ответить на этот вопрос я пока не могу. Но кое-что любопытное имеется. Нейроны взаимодействуют не только по вертикали власти, но и друг с другом, напрямую. — Пояснила Юля. — Те из них, которые более активны, поглощают ресурсы пассивных соседей. Но впоследствии пострадавшие нейроны выделяют вредящие вещества и этим портят успешные нейроны. Представь, Тенгиз, что твой коллектив — это избиратели. Ну и как выглядело бы голосование при драках на избирательном участке?

— А вот как раз это нужно бы использовать в построении большого и дружного товарищества. Скажем, я тебя ограбил, но мне за это аукнулось. Это ведь было бы по-честному.

— Как это, — возмутилась Катя. — Ты меня премии лишил, а я у твоей машины колеса проколола?

— А что? Всякий должен иметь возможность показать, что ему плохо, — присоединилась Юля к Тенгизу.

— Ну, дело не в этом. Они там, наверху, итак знают, что нам плохо, да им плевать на это, — настаивал на более жестком сценарии Тенгиз. — Нужно не плакаться, а наказывать.

— Нейроны-то наказывают своих соседей. Тебя устроила бы такая среда, Тенгиз, где бедняки наказывали бы друг друга? — Не соглашалась Катя.

— Между прочим, — отметил Тенгиз, — во время революций так и случается. Обездоленные схлестываются в перестрелках, а элита пережидает в укрытиях или бежит за кордон. Но ты, Катюша, слушала Юлю не слишком внимательно. Нейроны наказывают наиболее прытких соседей, главарей толпы, жирующих за их счет. И не нужно доводить до революции. Реагировать нужно по ходу событий, а не тогда, когда видишь своего господина в автомобильном кортеже.

— Если хочешь знать, внедрить это в нашу модель не так уж и трудно. — Заметила Катя.

— Братцы, да вы опасные люди, — засмеялся Соков.

— Я не призываю к бунтам, но нужно как-то устроить, чтобы обидчик своей шкурой воспринимал тяжесть ущерба, который он нанес, — настаивал Тенгиз.

— Это будет потруднее организовать, чем робота построить. — Возразил Соков. — Народ уже выращен, его не переделать с наскока. Любой, кто осуждает лихоимство, не отказался бы и сам очутиться на тепленьком местечке. Как это можно переиначить?

— Не нужно суетиться, Соков. — Успокоил его Тенгиз, — об этом думать рано. Во-первых, я не знаю, на каких принципах строить рай на Земле. Идеи еще зреют. А во-вторых, речь идет о научной проблеме, а не о правительственном перевороте.

16. Гласность — это больно

Шел 1987 год, все осмелели и обсуждали слухи вслух, а не в узком кругу.

Газеты стали писать разное, а многие привыкли верить всему написанному. Было непривычно гадать, где истина, а где радость журналиста от исчезновения цензуры.

Вместе с тем, сильно пострадал пантеон национальной славы. Оказалось, что надоевшая идеология была обставлена множеством примеров, шаблонов и подробностей по разным поводам. Теперь никто не знал, чем гордиться, чего стыдится и как примириться с тем, что в тебя долго внедряли то, чего на самом деле нет. Образцы достойного поведения дают каждому ориентиры для его совести. Религия предлагает верующим пантеон праведников. А бескорыстное служение науке опирается на примеры Диогена, Джордано Бруно или Лавуазье. Попытка развенчать святых чрезвычайно болезненна.

Но именно это и произошло с мучениками страны Советов. Так, комиссаром «Молодой гвардии», оказывается, был не Олег Кошевой, а какой-то Третьяков, которого до того считали предателем. Газеты намекали, что во время написания романа Фадеев, якобы, жил в доме матери Олега Кошевого. История о 28 панфиловцах оказалась литературным вымыслом, а грудью на амбразуру бросались сорок бойцов еще до Матросова, да и жертва их в пылу боя была не вполне осознанной. Рекорд Стаханова подтасовали, а трудовой героизм в стране либо не наблюдался вовсе, либо являлся уделом карьеристов. Но самая комичная метаморфоза произошла с оценкой Троцкого, вселенского врага народа. В советское время, когда революционеров почитали почти святыми, как-то не вспоминали, что это именно он возглавил октябрьское восстание в Питере, был председателем Реввоенсовета и создал Красную армию. Даже прославленную буденовку на буйные головушки водрузил он. Но отныне, цели революции развенчали! И тут вспомнили о Троцком. Оказывается, именно он заварил всю эту кашу! И остался аморальным, но уже по новой морали.

Наши герои тоже были придавлены огромностью всеобщей неправды. Всё, в чем они были уверены с детства, надежно оплевали. Сейчас они разлеглись на лужайке у входа в лабораторный корпус, и у них не было настроения обсуждать свои научные проблемы. Они даже пропустили занятия.