Гангстеры

В три часа дня приехали Лутрель, Ноди и Фефе на старом, починенном Сискоссом «салмсоне». Мужчины долго сидели в молчании у изголовья Жо, затем перешли на кухню, где женщины готовили обед из продуктов, привезенных Маринэттой.

Прошло три дня. К банде присоединились Бухезайхе и освобожденная полицией Мари-Луиза. Газеты больше не интересовались происшедшим. По радио сообщили о том, что министр внутренних дел поздравил профектуру полиции за проведение успешной операции в Шампини.

В доме Фелиции, превращенном в пансион, царит эйфория. Состояние Аттия заметно улучшается. Деревенский воздух увеличивает аппетит его друзей после долгих прогулок на природе. Однажды днем приятная беседа в саду прерывается телефонным звонком. Маринэтта снимает трубку и слышил взволнованный голос Корнелиуса:

— Быстро уезжайте. Меня предупредил господин Жозеф. Полиция выследила вас.

Маринэтта не успела ни о чем больше спросить, немногословный Корнелиус уже повесил трубку.

— В чем дело? — спрашивает Аттия, отложив в сторону газету.

— Полиция! — кричит Маринэтта из передней.

Она бежит в сад. Лутрель уже все обдумал и спокойно излагает стратегию. Никакой паники в стиле июня сорокового. Жорж, Маргарита, Фефе и Надин поедут поездом, он проводит их до станции и вернется в Париж на машине с Маринэттой и Мари-Луизой.

— А я? — спрашивает Аттия.

— Не беспокойся, я сообщу тебе, где меня найти. Ты отправишься к Эмилю Сованя. В его борделе ты будешь в безопасности.

Когда час спустя двадцать пять вооруженных полицейских, возглавляемых шефом уголовного розыска, врываются на ферму Фелиции, они застают там только кормилицу, нянчавшую Николь. Фелиция ничего не знает. Ничего не видела и ничего не слышала. Она, как свирепая волчица, набрасывается на инспектора, протянувшего руку к ребенку Аттия, затем успокаивается и продолжает монотонно повторять одно и то же… Полицейские уходят несолоно хлебавши. После Шампини префектура полиции может внести Даммартен в список своих поражений.

Что касается беглецов, то за них можно не волноваться. Правда, в поезде у Аттия разошлись швы, и он приехал к Сованя изможденным, но беспрепятственно. Его сопровождала Маргарита. Передохнув в течение нескольких дней в зеркальных комнатах борделя и восстановив силы, Аттия уже один отправился в Поршевиль, к Эдуарду Буржуа, на виллу «Титун», расположенную на берегу Сены. Старый приятель Пьера по Африканскому батальону стал в мирное время кинологом.

Бухезайхе оставил Мари-Луизу на улице Блондель, а сам собрал чемодан, забрал деньги, проинструктировал Табора, взял маузер и боеприпасы и в свою очередь отправился в «Титун».

Лутрель и Ноди вернулись в свои резиденции. Пьер и Маринэтта отправляются на улицу Буало, к старому другу Пьера Андре Темано, с которым он познакомился на Пигаль в начале войны. Лутрель выходит из дома только в «Санта-Марию», в бар на улице Соссэ, откуда он может созерцать в свое удовольствие стены Сюртэ. Что касается Рэймона, он все время проводит в кровати с Пьереттой.

К Нузею тем не менее приходит утешение.

Второго октября, благодаря счастливому стечению обстоятельств, без которого невозможна деятельность никакой полиции, его люди задержали Анри Фефе. Накануне облавы в Шампини Аттия поставил на ремонт в одном гараже в Мо угнанный автомобиль. Машину случайно обнаружили двое инспекторов, остановившихся у гаража, чтобы заправиться. Они сообщили о своей находке Нузею, подключившему гараж к подслушивающей установке. Телефон зазвонил, и некто поинтересовался, как идет ремонт машины. Было установлено, что звонили из бара Альфреда Бонера, с улицы Пюже, на Монмартре. Через полчаса на плечи спокойно пьющего кофе Фефе ложатся две руки.

В течение четырех дней подряд, то есть девяносто шести часов, или пяти тысяч семисот шестидесяти минут, Фефе подвергается самому изощренному допросу. Его голова удвоилась в объеме, зубы шатаются, губы распухли и потрескались, глаза превратились в две щелочки под нависшими опухшими веками. Ни один орган не ушел от наказания: на ребра, лодыжки, пальцы, лопатки, ноги сыплется град ударов в соответствии с международной конвенцией, определяющей отношения между полицейскими и ворами.

Анри Фефе кричит, вопит, харкает кровью, теряет сознание, приходит в себя, снова кричит от боли. Полицейские пытают его, так как они знают, что он знает. Но Анри Фефе молчит.

— Фефе — это мужчина, — говорил о нем Лутрель.

19

— Прекрасная работа, Борниш.

Комиссар Баньель говорит резким, немного презрительным тоном. Его обычно спокойное лицо выражает с трудом сдерживаемую ярость. Пригвожденный к своему стулу, я не отрываю глаз от клавиш моей старенькой пишущей машинки, в то время как Дюрье, Идуан и Гелтель смотрят на Баньеля, затаив дыхание. Патрон очень редко демонстрирует свои эмоции, но штурм «Таверны» в Шампини нашими соперниками из префектуры полиции приводит его в отчаяние. Он чувствует себя униженным, с трудом перенося насмешки коллег.