Ганнибал

Угроза нависла над пунийской Сардинией, очевидно, начиная с 239 года, когда Гамилькару, загнанному в угол Спендием и Автаритом, пришлось обратиться за помощью к Нараве. Наемная армия, стоявшая в Сардинии, прослышав о первых успехах в Африке своих братьев по оружию, взбунтовалась против карфагенян, находившихся на острове. Солдаты загнали в цитадель своего собственного командира — беотарха по имени Бостар, а затем убили его и всех его соотечественников. Сообщая об этом, Полибий (I, 79, 2), к сожалению, не указывает, о каком именно акрополе шла речь. Из Карфагена для подавления бунта выступил с войском полководец — еще один из бесчисленных пунийских Ганнонов, — которого постигла не менее печальная участь, поскольку по прибытии в Сардинию его воины в свою очередь взбунтовались. Если верить Полибию, который излагает этот эпизод почти скороговоркой, наемники довольно скоро захватили в свои руки весь остров и хозяйничали на нем, пока враждебно настроенное коренное население не вынудило их бежать в Италию. Что касается Рима, если первый призыв мятежников он пропустил мимо ушей, то на сей раз его реакция была иной.

Чем объяснить резкий поворот в политике римского сената? Почему от строгого соблюдения условий подписанного в 241 году «мира Лутация», в котором Сардиния даже не упоминалась, он совершил скачок к применению грубой силы? Разумеется, сыграло свою роль важное стратегическое значение острова. Достаточно бросить взгляд на карту, чтобы понять: Риму вряд ли нравился вытянутый в длину вражеский «корабль», бросивший свой якорь близ его западного побережья. Но тогда почему пункт, касающийся Сардинии, не включили в условия договора 241 года? Скорее всего, в Риме считали, что Сардиния, после аннексии сицилийских владений оказавшаяся отрезанной от пунической метрополии, вскоре сама упадет им в руки, словно созревший плод. Действительно, в 238 году, когда наемники покинули остров, римские сенаторы решили, что он стал «бесхозным». Это объяснение несомненно лучше, чем то, о котором упоминает Полибий, правда, сам он его отвергает (III, 28, 3); в данном случае он только излагает точку зрения, бытовавшую в римской историографии, согласно которой захват Сардинии явился ответом Карфагену, захватившему в разгар войны с наемниками италийских торговцев в плен. Есть и еще одно соображение, принадлежащее Г. Пикару (1967, 74–76). Вполне возможно, что Рим испытывал весьма серьезное беспокойство в связи с резким возвышением Гамилькара Барки в ущерб Ганнону и возглавляемой им партии олигархов, а потому не мог отказать себе в удовольствии нанести болезненный удар по престижу героя Сицилии.

По всей видимости, к концу зимы 238/37 года (относительно хронологических разноголосий источников см. F. W. Walbank, 1957, pp. 149–150; W. Huss, 1985, p. 267) римский сенат уже снарядил экспедицию для высадки в Сардинии. Карфаген отреагировал немедленно, прислав в Рим посольство с поручением заявить о своих правах на остров. В ответ на свои претензии послы услышали, что любая попытка карфагенян проникнуть в Сардинию будет расценена как враждебные действия против Рима, за которыми последует объявление войны (Полибий, I, 88, 10–11; III, 10, 1–2). И Карфаген, ослабленный более чем трехлетней войной с наемниками, смирился с утратой Сардинии; туда прибыл консул Тиберий Семпроний Гракх, заодно прихвативший и Корсику. Мало того, Карфаген согласился выплатить дополнительную контрибуцию в размере 1200 талантов, для чего к договору 241 года добавили несколько новых статей (Полибий, III, 27, 7). Греческий историк, обычно вполне сочувственно расценивающий все решения римского сената, подверг резкой критике этот «аншлюс», назвав его «второй и самой главной причиной» Второй Пунической войны (III, 10, 4). Первой, как мы помним, он считал личную неприязнь Гамилькара к римлянам. И в самом деле, бесцеремонная аннексия Сардинии заложила новый виток застарелой вражды между Римом и Карфагеном, вдребезги разбив лелеемую Ганноном и его единомышленниками, а может быть, кое-кем и в Риме, мечту о мирном сосуществовании обеих республик, разделенных Сицилийским проливом.

Глава II. Испанский период

Читатель, немного утомленный первой частью нашего повествования, насыщенной таким количеством событий, по большей мере кровавых, возможно, согласится чуть замедлить бег, дабы перевести дух, прежде чем мы последуем за Гамилькаром в Испанию, откуда нам, уже вместе с Ганнибалом, предстоит двинуться еще дальше — в Галлию и Италию. Мы воспользуемся этой краткой остановкой и попробуем уточнить, как складывалась обстановка на внутриполитической арене Карфагена к тому моменту, когда глава клана Баркидов отправился в Испанию в качестве — беспрецедентный случай в истории государства! — «проконсула». Заодно окинем беглым взглядом и источники, главным образом письменные, которые и послужили базой к созданию настоящей «эпопеи».

Полибий, Тит Ливий, Фабий Пиктор и другие