Ганнибал

По словам Тита Ливия [21, 6, 6–8], мнения в римском сенате разделились: одни настаивали на том, чтобы назначить консулам в качестве провинций (то есть объектов специального задания) Испанию и Африку и вести войну на суше и на море; другие предлагали сосредоточить все военные действия в Испании, обратив их против Ганнибала; третьи советовали дождаться, с чем прибудут послы из Испании, и уже тогда принять окончательное решение. Последняя точка зрения возобладала; послами назначили Публия Валерия Флакка и Квинта Бебия Тамфила. Им было поручено посетить Сагунт, потребовать у Ганнибала отвести от города свои войска и, бу-де он откажется, направиться в Карфаген и там по старинному италийскому обычаю потребовать выдачи самого Ганнибала для наказания за нарушение договора. По традиции, восходящей к Диону Кассию [Зонара, 8, 22], за немедленное начало военных действий и вторжение в Африку и Испанию высказался Луций Корнелий Лентул, близкий к аристократической группировке Эмилиев и Сципионов; посольство предложил Квинт Фабий Максим — глава другой сенатской «партии», враждебной Эмилиям и Сципионам. Он имел в виду, в частности, если переговоры сорвутся, возложить на карфагенское правительство ответственность за развязывание войны. Интересно, что Полибий [3, 20, 1–5] отрицает факт совещаний в Риме по поводу дальнейших действий; он утверждает, что, получив известие о падении Сагунта, сенат единодушно решил начать войну и направил соответствующее посольство в Карфаген. Между тем колебания сената, даже если не принимать во внимание римской внутриполитической борьбы, легко объяснимы: Риму угрожала тяжелая война в Иллирии [Полибий, 3, 16–19], и пока римляне не закрепили своего господства там, они не могли думать о серьезной и затяжной войне против Карфагена. Трудно поверить Полибию и в том, что сенат начал рассматривать дело только после падения Сагунта. Ведь речь шла о расширении сферы господства Рима, а в этом были заинтересованы влиятельные круги римского общества, чьи интересы и представляла группировка Эмили-ев — Сципионов.

Как бы то ни было (мы последуем за рассказом Тита Ливия [21, 9, 3–11, 2], который представляется наиболее достоверным), Ганнибал, узнав о прибытии римского посольства, отказался его принять; Флакку и Тамфилу сообщили, что их безопасность гарантирована быть не может, а сам полководец в столь критической ситуации не имеет возможности их выслушать. Это рассчитанное оскорбление должно было заставить римлян выдвинуть неприемлемые требования и привести к срыву переговоров. Понимая, что теперь послы отправятся в Карфаген, Ганнибал, в свою очередь, обратился с письмами к руководителям баркидской группировки, дабы они могли заранее подготовиться. Судя по рассказу Тита Ливия, все было разыграно отменно: баркидской группировке удалось продемонстрировать политическое единство в карфагенском совете. Единственный, кто осмелился поддержать требования римлян, был старый враг Баркидов Ганнон, однако на него никто не обращал внимания.

Тит Ливий приводит в своем сочинении речь Ганнона [21, 10]. Фактически эта речь сочинена самим Ливием. Здесь все то, что делают карфагеняне, настолько явно противопоставлено староримским добродетелям — верности, благочестию и т. п., что она производит впечатление памфлета, направленного против современной Ливию порчи нравов, а не исторического документа.

В общем, поездка в Карфаген не принесла успеха римлянам. Карфагеняне обвиняли Сагунт в незаконных деяниях против их подданных [Апп. Исп., 12] и свой окончательный ответ сформулировали следующим образом [Ливий, 21, 11, 2]: «Война начата сагунтинцами, а не Ганнибалом; римский народ поступил бы несправедливо, если бы предпочел сагунтинцев стариннейшему союзу с Карфагеном». С этим римские послы возвратились на родину.

Тем временем осада Сагунта вступила в новую фазу. Потерпев серьезное поражение у пролома в городской стене, Ганнибал решил дать своим солдатам несколько дней отдыха (сагунтинцы воспользовались передышкой для того, чтобы на месте разрушенных стен возвести новые оборонительные сооружения). Неудача показала, насколько низок, в сущности, боевой дух карфагенского воинства. Но Ганнибал нашел верный способ для повышения его боеспособности — он выступил перед войском и пообещал, что отдаст ему всю добычу, которая будет захвачена в Сагунте. Ливий [21, 11, 4] пишет, что солдаты «до такой степени были возбуждены, что, если бы в этот момент (когда Ганнибал произносил свою речь. — И. К.) был дан сигнал, никакая сила, казалось, не смогла бы им противостоять».