Ганнибал-Победитель

Открытие Европы обогатило меня. Как реальная Европа, так и миф о ней дают мне основу, необходимую для создания эпоса. Теперь я гораздо увереннее могу ткать свой стих, песнь за песней вплетая в него уток. Мне уже не важен Рим, мне уже не нужна Троя. Ни тот, ни другая не годятся на главные роли в моём эпосе. Разве что на второстепенные. Зачем мне привязываться к Энею и бахвальству элимов? Почему должно быть столь благородным происхождение от троянцев? Ну да, если ты живёшь на Сицилии, по соседству с греками и другими народами, хочется придать себе побольше уважения, попытаться соответствовать. Аристократические предки призваны восполнить то, чего не хватает тебе самому. А Рим, бедный, не имеющий истории Рим с его сыновьями волчицы... Да этот народ с самого начала запятнан позорным братоубийством, этим мужикам и выскочкам нужно прошлое куда более почётное, нежели то, что могут предложить троянцы. Подумать только, эти смехотворные близнецы решают основать город, но не могут договориться ни о чём: ни на каком холме он будет стоять, ни как он будет называться, ни кто им будет править. Поскольку ни у одного из братьев нет права старшинства, спор о правителе призваны разрешить боги, однако близнецы не могут прийти к согласию в истолковании божественных знамений.

Боги же дают следующий ответ: сначала Рем со своего наблюдательного пункта на Авентине видит шесть коршунов, затем Ромул, который следит с Палатина[134], видит скользящих в небе двенадцать коршунов. «Что боги хотят сказать этими знаками?» — с прежней растерянностью спрашивают себя братья. Что считать решающим: то, какой знак был подан раньше, или удвоенное число птиц во втором случае? Каждый из близнецов стоит на своём. Они расходятся по своим холмам и дуются в одиночку. Тут Рему приходит в голову позлить брата, и он перескакивает через только что возведённую тем стену. Не стерпев обиды, Ромул в гневе убивает Рема и становится единоличным правителем города, который получает его имя, Рома. Устраивается празднество по поводу основания Рима. Можно начинать новое летоисчисление. Ab urbe condita[135].

Риму есть все резоны изображать себя одним из достойнейших не только в настоящем, но и в прошлом, ибо так подобает городу, претендующему на роль центра и омфала (то бишь пупа) Италии и всего Средиземноморья. Карфагену не требуется славить себя. Он прославлен изначально. Его наследная земля — Европа. Европа — это финикийский континент, и она стала им в незапамятные времена. Само имя Европы стоит надо всеми и включает в себя остальные имена, которые носят различные её регионы, простирающиеся с востока на запад, от узкого Геллеспонта и до самых Столпов, от солнечного юга до тёмного севера.

— Дисциплина, discipuli, — шепчу я.

Астер мгновенно понимает, чего я хочу, и идёт за тем, кого он зовёт «Дисциплина, discipuli», иными словами, за нашим учителем латыни, известным также под именем Малум Пуникум. Замар всегда призывает нас к тишине этаким шутливым тоном — впрочем, он так же обращается к нам и с более серьёзными речами. Его положение среди нас нетвёрдо и зависимо, поэтому он старается, с одной стороны, подтянуться перед нами, а с другой — не выпячивать себя. Он не приобрёл в этой жизни ничего, кроме знаний о Риме и Карфагене, а также ещё более основательных познаний об Испании. Бедность не тяготит его. Скорее его тяготят крупная голова, волнистые волосы цвета амбросии и округлые пухлые телеса. К тому же он высок, но исключительно за счёт длинных и стройных ног, которые он называет «мои petioli», то есть ножки-плодоножки. Так он подтверждает своё прозвище, иногда даже позволяя себе причитать: «Malo malo malo malo», что на языке более развитом, нежели язык римлян, будет звучать примерно следующим образом: «Я предпочёл бы яблонею стать, чем без удачи век свой коротать».

От лба до подбородка Замар выглядит наивным ребёнком. Он одновременно самокритичен и тщеславен. Он жаждет похвал, однако принимает только комплименты по поводу мелочей, например, своих волос цвета амбросии или раскрытия им тонкостей грамматики, которые кажутся нам, его ученикам, удивительными. Он давно признал приговор, вынесенный ему богами, и смирился с судьбой. К своему телу Замар относится с ненавистью, однако он не может отрицать ценности отдельных «черт и чёрточек» характера и бренной плоти, которые посему вызывают у него восхищение.

Мне надо набраться на ближайшее время терпимости и снисходительности по отношению к себе — тех качеств, что помогают примириться с предстоящей дорогой на назначенную встречу. Ведь путь наш может лежать по совершенно неинтересной и к. тому же труднопроходимой местности, занимать много времени. Но если мы хотим, чтобы свидание состоялось, путь нужно преодолеть. Так и я сейчас должен потерпеть человека, в шкуре которого живу, дабы со временем подтянуться на следующую ступень.