Ганнибал. Роман о Карфагене

— Однако я бы хотел дополнить его. Пусть банкиры и купцы, со своей стороны, создадут совет по надзору за деятельностью высших должностных лиц.

Приверженцы Баркидов дружно рассмеялись и в знак одобрения зашаркали ногами. «Старики» замерли в напряженном ожидании.

— Разумеется, — спокойно продолжал Антигон, — им нужно предоставить право наказывать провинившегося. Если, например, доказано, что принадлежащий к партии «стариков» откупщик налогов из полученных ста шиглу вносит в казну Карт-Хадашта только пятьдесят или даже двадцать, эти деньги следует рассматривать как краткосрочную ссуду, подлежащую возврату с процентами. Ну а во избежание дальнейших искушений он просто обязан отказаться от места в Совете.

«Молодые» ликующе закричали. Один из суффетов постучал бронзовой палочкой по гонгу. В наступившей тишине особенно отчетливо прозвучали последние слова Антигона:

— Думаю, что такая мера была бы вполне справедливой. «Старики» надзирают за Баркидами, а те, в свою очередь, за «стариками», и ни у кого нет друг к другу никаких претензий.

— Для меня предложение метека неприемлемо. — Ганнон встал и трясущейся рукой смахнул с лица капельки пота. — Во-первых, у нас нет никаких оснований сомневаться в честности должностных лиц, а во-вторых, их упущения, если таковые имели место, отнюдь не являются следствием злого умысла и не несут в себе никакой угрозы городу.

— Я понимаю, что большинство здесь на стороне Ганнона. — Антигон не стал садиться и лишь шире расставил ноги, — Тогда позволю себе задать присутствующим вопрос: зачем меня вообще позвали сюда?

— Мы просто хотели проявить почтение к богатейшему купцу и банкиру, — промолвил Ганнон, чуть прикрыв пухлыми веками свои страшные немигающие глаза. — Если сегодня будут приняты не устраивающие тебя решения, ты можешь взять и просто разорить некоторых членов Совета. А так твое присутствие накладывает определенные обязательства.

— Выходит, я сегодня имею право голоса?

Суффеты пошептались между собой и неохотно кивнули.

— Очень хорошо. В таком случае, как временный член Совета Карт-Хадашта и добропорядочный пун, скажу, что необычайно удивлен. Удивлен тем, что именно Ганнон, называемый Великим, так сильно обеспокоен защитой интересов города. Уж ему-то следовало помолчать. Почему-то он совсем не заботился о них во время войны с Римом, а, напротив, всячески препятствовал выделению денег на содержание армии и флота и настоял на замене способного наварха Адербала своим никчемным ставленником, — голос Антигона зазвенел от еле сдерживаемого гнева. — В Ливийской войне, как стратег, он показал себя полнейшим ничтожеством. После того как он объявил спасших город Гамилькара и Гадзрубала нашими губителями, а римских разбойников, напротив, чуть ли не лучшими друзьями, могу сказать лишь одно: по-моему, он нуждается в лечении.

— Не оскорбляй наш слух, метек, — Один из суффетов снова ударил в гонг, — И лучше умерь пыл.

— Я сейчас не метек, а, если так можно выразиться, уста стратега Ливии и Иберии, — Антигон подошел к суффетам и с презрительной улыбкой показал им письмо так, чтобы они могли прочитать только определенные места. Остальное он счел нужным скрыть от посторонних глаз.

— Не теряйте спокойствия из-за пустопорожней болтовни метека, друзья, — процедил сквозь зубы Ганнон, жестом заставляя замолчать своих не на шутку разбушевавшихся сторонников, — Так чего хочет Гадзрубал?

— Во-первых, чтобы на этом заседании никто не пресмыкался перед тобой, Ганнон, а во-вторых, пусть сегодня здесь прозвучат грубые, но правдивые слова.

Ганнон скрестил руки на груди и чуть приподнял двойной подбородок. Минуту-другую он стоял молча, стараясь унять дрожь в пальцах, а потом взглядом дал понять суффетам, что намерен один справиться с метеком.

Антигон искоса взглянул на своего главного соперника. На Ганноне сегодня была длинная шелковая туника с пурпурными полосами. На плечи он набросил не менее длинный шерстяной шарф с вышитыми узорами, носить который имел право лишь верховный жрец Ваала. Лысеющую макушку прикрывала круглая войлочная шапка с позолоченными краями. Антигон с горечью подумал, что прошло уже почти четыре года со дня гибели сверстника Ганнона — Гамилькара, а пятидесятипятилетний вождь «стариков», чья аккуратно подстриженная бородка уже почти совсем поседела, продолжает по-прежнему творить зло. Но одновременно грек чувствовал какую-то колдовскую силу, исходившую от этого страшного человека.

— Продолжай, метек, — Ганнон ткнул в него пальцем, украшенным перстнем с зеленым камнем. — О чем еще просит Гадзрубал?