Ганнибал. Роман о Карфагене

— Нет, грек, ты так и не сумел убедить меня. — На лице нумидийца появилось хмурое, сосредоточенное выражение. — Вся Ливия поднялась, чтобы вместе с восставшими наемниками, прославившимися в битвах Великой войны, разграбить и навсегда стереть с лица земли надменный Карт-Хадашт. Ты говорил весьма умно и даже заставил меня усомниться кое в чем. Но ни мой народ, ни я не могут остаться в стороне, когда дело касается дележа таких огромных богатств. И потом… — он запнулся, шумно перевел дыхание и затухающим голосом продолжил — Может быть, еще удастся спасти… Саламбо и Ганнибала.

— Выходит, ты по-прежнему любишь ее.

— Если мой названый брат останется жив, — наткнувшись на острый взгляд грека, Наравас невольно отвел глаза в сторону, — он, вероятно, станет одним из величайших людей на земле.

— Да неужели ты веришь, что сын стратега, успешно воевавшего с могущественным Римом, сохранит дружбу с человеком, предавшим и погубившим его город, а его дочь разделит с ним ложе?

Молодой нумидиец замотал головой так, что едва не отлетело прикрепленное к золотому кругу страусиное перо. Его глаза увлажнились, лицо исказила горестная гримаса.

— О Гамилькар, — простонал он, как будто пытаясь понять тайное значение этого имени. — Я всегда восхищался им. Жаль, что война закончилась и я не успел добраться до Сицилии. Если бы ваш город по-настоящему помогал ему…

Антигон резким движением выбросил вперед обе руки.

— Взгляни сюда, нумидиец, — твердо проговорил он, покачивая ладонями. — Ты ничего не видишь, верно? Так вот это и есть лучшее оружие Карт-Хадашта — смертоносное и незримое, — Грек с такой силой сжал ладонь в кулак, что отросшие ногти больно впились в кожу, — Оно раздавит и превратит тебя в прах, ибо в душе вы боитесь древнего могущественного города, который так долго господствовал над вами. Страх — вот как называется это оружие. Его внушает вам одно только имя. И когда вы сойдетесь в смертельной схватке, вспомни мои слова, нумидиец! Вы даже не успеете приблизиться к Большой стене, как все в Карт-Хадаште будут безоговорочно подчиняться приказам человека, носящего это столь памятное тебе имя. В час страшной опасности пуны забудут о своих разногласиях и под предводительством Гамилькара подобно молнии обрушатся на вас. Не зря его прозвали именно так. Ни храбрость твоих всадников, ни стремительный бег их коней не спасут тебя. Или ты полагаешь себя более могущественным, чем грозный Рим?

На худое застывшее лицо нумидийца лег струящийся отблеск пламени. В огне громко потрескивали сухие колючки. Порыв ветра поднял и унес клубы густого дыма. Со стороны лугов слышалось громкое ржание и конский храп, из-за остатков сожженной стены доносились громкие возгласы.

— Мы уходим отсюда! — после недолгого молчания вдруг крикнул Наравас и рывком поднял Антигона.

Он подчеркнуто скорбно вздохнул, вновь скрестил на груди тонкие мускулистые руки, охваченные шитыми жемчугом ремнями. Его глаза недобро блеснули, и у Антигона в который раз болезненно защемило сердце, а к горлу подступил твердый ком. Казалось, Наравас сейчас чиркнет по воздуху длинным пальцем, и отточенное лезвие кинжала с тихим хрустом разрежет горло грека. Густая теплая жидкость зальет его плечи, и Антигон, сын Аристида, метек и владелец процветающего «Песчаного банка», навсегда скроется в черных водах Стикса[109].

— Ты почти убедил меня, — ленивым тягучим голосом, так не соответствующим его внешности, произнес Наравас. — И вот мое решение: если Гамилькар возглавит войска, я со своими двумя тысячами наемников немедленно присоединюсь к нему. Но сражаться мы будем не за Карт-Хадашт, грек, а за Молнию. А если этого не произойдет, я попытаюсь первым пробиться через горящий юрод к дворцу в Мегаре, чтобы защитить моего горячо любимого старшего друга. Ты наделен опасным даром убеждения, грек. И потом, ты вел себя достойно и не дрожал от страха, хотя знал, что твоя жизнь в опасности. Поэтому ты поедешь с нами.

По дороге Наравас рассказал, что послан старшим братом, царем массилов Гайей, выяснить истинное положение дел. От достоверности полученных сведений зависело, кого именно поддержат восточные нумидийцы.

К удивлению Антигона, они направились на юго-запад, в противоположную сторону от Карт-Хадашта и осажденных Утики и Гиннона. Кони шли легко, словно их гнали на вольный выпас. Вечером отряд пересек широкую дорогу и оказался в еще не тронутых войной местах, Во всяком случае, Антигон нигде не заметил ни разрушенных строений, ни беспощадно выжженных полей. Грек предположил, что они направляются в земли массилов, так как вдали серебристо-серой лентой извивалась хорошо знакомая ему река Баграда[110].

Склон все более круто забирал вверх, и вскоре перед ними раскинулась покрытая пышной зеленой травой котловина, в которой расположился целый палаточный город.

— Наш главный лагерь. — Наравас выразительно посмотрел на Антигона.