Гапландия

Прилежно, доблестно преследую, техничные улицы мегаполиса ровно очерчивают громадины человейников, вобравшие в себя по тысячам семей и одиночек каждый. Город манит и впитывает, защищает и одаряет, если и можно чего-то желать дополнительно, то, наверное, роста жилищных комплексов вверх, вширь, вглубь. Тяжелый воздух и уличную преступность можно отнести к неотъемлемым проблемам, свойственным любому полису, и, тем не менее, не можем мы принять иной уклад помимо городского, клауфильного. Это дико бесит чедров и островитян, которые с давних времен хотят разгромить наше общество и навязать честным пользователям свою деревню. Чтоб я коровам хвосты крутил? Да щас! Колесо истории не провернуть назад. Да и не нужно это. В бывшей РФ городские улицы представляли собой сплошной автомобильный затор, хотите вернуть сюда пробки? Нет уж, не надо. В нашем могучем благополучии рядовой пользователь не покидает квартиры, что безопасно и продуктивно, бесхитростно исполнительный Интернет дает как работу, так и досуг.

Такси обогнуло административный квартал, пересекло прибитую площадь и следует теперь к спальным районам. Горелый смог здесь не то, чтобы рассеялся, но стал разряжено комковатым, и сквозь него видны далекие дома-человейники. Давно я здесь не был — никогда. Со времен родителей моей бабки покойной (надо с ней пообщаться) все Шэлтеры живут в Гапландии, ни одного предателя в семье не было. Дядька троюродный съехал в новый микрорайон за ТЦ «Леруа», так он работал патриотом, ему жилье менять по должности положено. Был бы я не клауфилом, а предателем-ублюдком, то тоже не отказался бы переехать в свежий дом. Например, как этот.

Такси остановилось, я припарковал теслу рядом, навигатор сообщил, что мы прибыли в уже известный мне жилищный комплекс «Айсберг». Женщина вылезла из машины и, не отрывая взгляда от телефона в руке, пошла к парадной.

— Анна, — окликнул я, рвано выскочив из-за руля.

— Да, — обернулась она.

Что делать-то? Сериальный Сыщик козырнул бы удостоверением, Хилон парализовал отмороженным обаянием, майор Кулес сгребал таких баб в охапку и запихивал на заднее сидение.

— Уделите мне несколько минут для приватного разговора, — сказал я с изысканной вежливостью.

Анна навела на меня телефон. Система опознавания лиц, понял я, когда она сказала:

— Гапландия. Включена в реестр недружественных домов. До свидания, сожитель.

— Не долго.

— Уходите или консьержей позову.

— Очень важный разговор, — убедительно сказал я, делая пару шагов в ее направлении. — Анна! Я одноклассник… приятель вашего бывшего мужа.

— Третий, — сказала она, развернулась и пошла к дверям.

— Я последний видел его живым!

— Поздравляю, — вполоборота повернув голову, бросила Анна.

— И еще… меня обвиняют в его убийстве.

Анна остановилась. Медленно повернулась ко мне. Посмотрела задумчивым прищуром. На ее милой мордашке отчетливо читался заголовок: «Я И УБИЙЦА МОЕГО МУЖА», и лайки, лайки, лайки…

Собственно, почему бы и нет? «РАЗГОВОР С ЖЕНОЙ УБИТОГО МНОЙ МАТЕМАТИКА» — тоже перспективно.

— Что ж, — вздохнула Анна. — Пойдемте.

Пограничная служба в «Айсберге», не в пример моей родине, поставлена круто: четыре вооруженных консьержа в серых треуголках неподвижно стояли по периметру вестибюля. Старший смены дотошно идентифицировал сожительницу Смит, а мне как представителю вражеского дома пришлось сдавать ДНК, снимок роговицы глаза, а также подписать четыре запретительных бумаги. Анна повела меня не к лифту, а в неприметную боковую дверь, где расстилался длинный коридор с бордовым покрытием и запахом стирки. В конце коридора мы поднялись на один лестничный пролет и попали в гулкую анфиладу помещений, окрашенных в коричневых тонах. В безмолвии проходя по пустым залам, миновали два турникета, потом еще несколько ступенек вверх и вот Анна прикладывает палец к дверному замку.

— Проходите. Я сейчас, — сказала она, отрывая двери, и ушла вглубь квартиры. Я осмотрелся у входа, тапочек не обнаружил и прошел в гостиную, не забывая с одной стороны выпячивать челюсть, как Сыщик, а с другой стороны изображать вальяжную походку, как Аполинарий Блейк, герой-любовник из второй франшизы. Хотя последнее было и лишним.

Жилище Анны Кольцовой не впечатляло, гостиная в розовом цвете, с веселыми узорами на стенах, с разлапистой мягкой мебелью скорей подходила девушке — блогеру низшего класса, чем мрачной вдове среднего возраста. Возможно, я не справедлив, тем более что она не Кольцова, а снова, вернувшаяся в девичество, Смит. Да здравствует развод, кричал герой средневековой пьесы. Как там? Мужчину при этом называют свободным, а женщину брошенной. Суровые были времена.

Я утонул в широком диване, колени оказались на уровне груди, встал с трудом. Кресло под гранатовой накидкой выглядело потверже, в него-то я и уселся. Вернулась Анна, она успела снять макияж и переодеться в бежевый халат. Когда хозяйка уселась напротив, я понял, что она очень похожа на полотно Пикассо «Женщина со скрещенными руками».

— Александр Шэлтер, — утвердительно сказала Анна. — Взаправду одноклассник Павла. Слушаю вас.