Гапландия

— Когда у них доцента задержали, Паша сказал, ни на дюйм не верит, Великой Чедре до нас никакого дела. Воевать с нами чедры в жизни не будут. Им незачем, во-первых, во-вторых они порфириане. А порфирианская церковь запрещает даже муху убить, не то, что человека.

— Кроме чедров полно врагов, — заметил я, набирая в телефоне поиск.

— На северных островах так зябко, что у них ножи из ртути. Куда им воевать? Это тоже пашины слова

Поисковик выдал ответ: порфириане — последователи религиозного учения Порфирия Иванова, бла-бла-бла, центральное место в учении занимают советы: живи с постоянным желанием сделать людям добро, день в неделю голодай, ходи круглый год босиком по траве и по снегу, обливайся холодной водой, бла-бла, все такое. Порфирианская церковь признана террористической организацией решением Цензурного комитета за номером 345, дробь сколько-то.

Нет, не в ту сторону копаю.

— Не в ту сторону мы думаем, — сказала Анна.

— Коммерческий шпионаж, — предположил я.

— Навряд ли.

— Согласись, здесь имеет место быть мутная история.

Анна помолчала, раздумывая, и сказала:

— Убийца был профессионал. Характер нанесенных повреждений об этом говорит. Это не мои думки, это тот консьерж, с которым я в морг ездила.

У меня появилось такое чувство, что нечто важное лежит на поверхности, но я его не замечаю. Оно близко. Надо еще раз проанализировать.

— Мы что-то упускаем, — сказала Анна.

Заурчал телефон, видеовызов, номер не определен.

— Кругом враги, сожитель Шэлтер.

Следователь Кассин смотрит сквозь круглые очки.

— Кругом враги, Николай Анатольевич.

— Хочу вас поставить в известность о том, неприятном обстоятельстве, что, если вас не вызывают для проведения следственных действий, это не значит, что о вас забыли. И не надейтесь.

— Да я, собственно, ни о чем таком не думал.

— И, если у вас появилось тупое желание скрыться, — язвительно продолжил Кассин. — Например, сбежать в Чедру, спешу разочаровать, не получится.

— И в мыслях не было.

— А какого сервера вы делаете в Айсберге, позвольте спросить.

Я замялся, начал бубнить нечто невразумительное.

— Наведаюсь к вам в скором времени, — пообещал следак. — Или вызову. Как моей процессуальной душе захочется. И очень вас прошу, а точнее предупреждаю, чтоб не пришлось искать. С операми вы уже знакомы.

— Да. Конечно. Как скажете, — шептал я в уже погасший экран телефона.

Анна молчала. Я тоже. Наверное, мне здесь не стоит находиться.

— Поеду, — сказал я.

— И это все?

— Еще раз примите мои искренние соболезнования… и все прочее… если помощь будет нужна…

Хотелось сказать: «если помощь будет нужна — обращайтесь в домком». Анна криво улыбалась.

— Испугались? — она тоже перешла на «вы».

— Это дело не распутать вот так. Бумаги эти… Следствие должно разобраться.

Анна посмотрела на меня с презрением. Я направился к выходу, бормоча: до свидания, еще раз соболезную, держитесь.

— Александр! Если тебя осудят, я буду добиваться продолжения следствия. Тебя скорей всего осудят — как хочешь. Но я буду требовать найти! Настоящего убийцу.

Я замер в дверях гостиной. Идиот! Баран! Трус несчастный! Но Анна-то, Анна, вот ведь женщина грозная. Поворачиваюсь к ней.

— Я свяжусь с Ермесом Олимбаевым. Переговорю.

Анна промолчала.

— Узнаю адрес, — продолжил я. — И навещу компанию Шоу-стройкомплект.

Она встала, подошла вплотную, поправила мне воротник.

— Я попытаюсь установить Федора, — немного зловеще сказала хозяйка. — Есть определенные мысли.

— Тогда, на связи.

— На связи.

Уже в машине я подумал, что Вжик недаром выставлял бывшую жену глупой алчной бабенкой. Таким подходом он хотел оградить ее от траблов и возможных неприятностей, связанных с его неоднозначной жизнью. Неоднозначной — в смысле, двойной. Анна — такая женщина, которую хочется окружить нежной заботой, которой хочется во всем помочь, включая кофе по утрам в постель и одеяло ночью поправлять. Она не очень умна, но сообразительна. Не очень красива, но… бывают девушки красивые, но не обаятельные, бывают красивые, обаятельные, но не сексуальные, Анна относится к тому типу женщин, которые, ничем не выделяясь внешне, источают природную, первобытную притягательность, когда баррель феромонов на милю вокруг. Надо с ней встретиться потом и еще раз прогнать очередность событий, что-то здесь есть нужное, но я не уловил. Мы что-то пропустили.

Когда я парковал теслу у Гапландии, подошел малознакомый парень, имеющий статус «сосед», мы изредка перебрасывались парой слов о погоде, Корифеях, мудрости домкома.

— ДЕржитесь, сожитель? — сказал он. — Вы держИтесь.

— Ставлю тачку, иду домой, — доложил я.

— Уголовное дело бывает заводят, потом закрывают. С кем не бывает.

— С вами бывало?

— Конечно. Поэтому я вам и сопереживаю.

Сосед произнес краткий текст, годившийся больше для публикации, чем оглашением вслух, суть которого состояла в том, что свой сожитель убил-не убил, украл-не украл, но он всяко прав, потому что свой, а своих мы не должны бросать никогда, кроме как по указанию старшей по подъезду. Я поблагодарил, зашел в парадную, где получил еще одну поддержку, на этот раз от консьержа.