Гапландия

Нас разводят. Обманули дурака на четыре кулака. Дурака… Слушайте, как сохраняются эти пословицы, поговорки, идиомы? «Обманули дурака…», «Ябеда- корябеда», «Жадина — говядина», которая по полу валяется, это все фразочки из моего игривого детства, но Дава, а раньше Борька, их кидали легко и по случаю. Но нет таких фразеологизмов в школьной программе, в Интернете не найти, по ТВ не скажут, откуда? Устная традиция непобедима? Цифровизация бессильна против фольклора (кстати, классный заголовок). Дыхание рот в рот, культ лингвистический код и культ корябеды, живущий в наших детях.

— Дава, — зову я. — Волнуешься?

Сын поднял на меня глазенки и тихо кивнул.

— На сцене сразу пройдет, — обещаю ему.

Через дорогу от школьной парковки развернулась традиционная свастичная ярмарка. Я раньше любил на таких бывать, отведать ролл-чебуреков с квасом. На косых прилавках обычно взгромождались праздничные товары: деревянные пистолеты, игрушечные автоматы, каски пехотинцев. Таблички с ценами гласили: «бюст вождя (гипс)», «герб великой державы (сувенир)», «бюст министра информации (силикон)». Бывали и такие: «скальп якута (пластмас.)», «голова эскимоса (высуш.)». Сегодня на ярмарке видно особенно много флагов.

Возле школьного крыльца в кулачок курили старшеклассники, двери охраняла лично завуч (массивный охранник играл роль денщика, это читалось на морде), буквы над входом «образовательный офис» горели приветливо-призывной позолотой. На ступеньках Норма приличия ради отлепилась от Борьки и взяла меня под руку. Давид решительно шагал к школьным дверям, он был на пороге актерского взлета. Сегодня мой парень сверкнет!

Красный огонек на турникете от руки Давида забульчил зеленой стрелкой. Сын повернулся ко мне, мотнул головой, улыбнулся и…

— Извините! — крикнула завуч. — Извините! — она нажала кнопку и турникет заблокировался.

Борька отодвинул меня плечом и насмешливо спросил что-то, я не расслышал — тяжкая догадка оглушила.

— Дава, — сказала Анна-завуч. — Ты не играешь сегодня. В спектакле не участвуешь. Вам лучше уйти.

— Почему?! — рычу я, но на меня не обращают внимания.

Давид медленно кладет руку на затылок, вздыбились вихры.

— Как же?.. — говорит ребенок.

Норма незаметно оказалась на приличном расстоянии от меня.

— Что случилось?

— В чем дело? — вторит матери Борис.

Анна-завуч смотрит на охранника, словно ища поддержки.

— Нельзя, э, — выдает он. Если и поддержал, то неэффективно.

Норма начинает заводится, а Дава склонил голову, как скворец под крыло, и детская мольба: «Я репетировал…. Я же наизусть…Как это?..».

— Глеб Полуэктов заменит Ральфа, — говорит завуч. — То есть… может, в другой раз когда-нибудь.

— Я очень хорошо учил, — всхлипывает мальчишка мой.

Борька развернулся и ушел вниз по крыльцу. Дава дрогнул, как на ветру. Вихры на голове поникли.

Завуч повторяет Норме:

— Вам лучше уйти. После предательской публикации участие в патриотической пьесе, сам понимаете.

— Он ребенок, — скулит Норма.

— Сын за отца не отвечает, — говорю я.

— В клауфилизме — отвечает. Решайте вопрос в верхах, а мы не можем позволить, — обрубает Анна-завуч.

— Он так ждал, так ждал… — причитает Норма.

Я плетусь обратно к машине, навстречу — нарядные школьники с родителями, дедушками. Идут на премьеру. Мы — обратно. Я — изгой. Норма бросает во взмокшую спину глухие упреки, не отвечаю. Сказать тут нечего.

Кажется, другие теслы на парковке старались встать подальше от моей.

Дава сел на заднее, Борька говорит:

— Ну давай, отец, закурим. Похабно получилось.

Норма в машине — нет, чтоб успокоить — накручивает мелкого (я вижу, как она тычет в меня пальцем), Дава же сложил руки мертвецом и замер, как языческий божок.

— Поехали, — Борька затушил окурок в горло урны, сам сел за руль. В дороге подробно молчали.

Скандал начался на парковке Гапландии. Норма… Слова — чепуха, хватает вычурной брезгливости в глазах… и вся моя мерзостность… презренная измена… помойное ведро … операционный шов кармана разошелся, под подкладкой всемирная подлость, скрученная в блистер кодеина… и твердым углом грандиозная низость — ублюдство делать, что думаешь.

Возможно, напраслину возвожу, но сдается мне: Норма зла не обидой ребенка, а крушением перспектив звездно-актерского всполоха.

— Да, — отвечаю на крайний упрек. — О детях я не подумал.

Кстати, где они? Борис прохаживается возле въезда, а Дава присоединился к соседским ребятишкам — забавляются.

— Я не знаю, что я сделаю! — Норма бьет ладошкой по капоту теслы.

— Развода я не дам, — обещаю неуверенно. То есть уверенно, но не твердо. Вернее, твердо обещаю, но кто его знает?

Дворовая собака пробежала мимо. Старый знакомый. Тебе хорошо — клауфилизма не знаешь, политикой не занимаешься, мозг не выносит никто в сраных семейных разборках.

Дети зовут собачку: «Шарик, Шарик, иди сюда». Собака трусит к ребятишкам. «Маленький! Шарик… дай лапу… молодец, Шарик хороший».

— Я все исправлю, — говорю Норме.

Сам смотрю на детей. Жена не верит.