Гапур — тезка героя

— Это папа, это мама, — словно экскурсовод начал Сулейман. — Это тетя Тамара, которая живет в Грозном и зимой прислала мне шариковую ручку…

Он мог бы и не говорить этого. Что я, не узнал бы на фотокарточке его папу и маму? А насчет тети Тамары, которая живет в Грозном и прислала зимой шариковую ручку, я слышал тысячу раз…

— Это папа отдыхает в Крыму, — продолжал объяснять Сулейман. — Видишь сзади красивый дом? Это бывший царский дворец. А после революции там сделали санаторий и посылают туда лучших киномехаников…

— Значит, другие в этом царском дворце жить не могут? — спросил я.

— Нет, — твердо сказал Сулейман.

— А почему?

— «Почему, почему»… — повторил Сулейман. — Не могут, и все!

Я подумал. Что-то мешало мне согласиться с Сулейманом. Старая обида? Нет, она прошла. Ага, вот что меня злило теперь: почему Сулейман отказывал в праве на бывший царский дворец тем, кто заведовал молочнотоварной фермой, как мой папа, работал дояркой, как моя мама, крутил арифмометр и вел «Амбарные книги», как дядя Абу? Чем они хуже Сулейманова отца?

А Сулейман уже торопился дальше:

— Это мама стоит около нашего дома… Это папа идет на охоту… Тогда у него еще старое ружье было… Вот тут снят дедушка Сайд…

Потом пошли совсем старые фотографии. Их снимали, должно быть, еще до революции. Люди на фотографиях сидели и стояли так, словно их застала какая-то беда, словно они окаменели и даже не мыслили в ближайшее время сдвинуться с места. Почти все были в горской одежде — на ногах сапоги, грудь обтянута черкеской с красивыми газырями, голову венчает высокая папаха из смушки. Какой-то мужчина устрашающе поднял вверх шашку, но лицо у него при этом было растерянное и жалкое: казалось, через секунду он бросит свою шашку и побежит домой без оглядки…

В конце альбома были групповые фотографии.

— Это папа и мама на Военно-Грузинской дороге, — монотонно забубнил Сулейман. — Это папа и мама пьют чай на веранде. Видишь, на столе большая сахарница стоит? Я ее разбил… Это папа, мама и я на огороде… Здорово я получился, правда?

Я как раз не считал, что Сулейман получился «здорово». Киномеханик и тетя Напсат выглядели хорошо, а мой товарищ был похож на какого-то карлика. Такое впечатление складывалось еще и потому, что взрослые стояли на открытом месте, а Сулейман — чуточку позади, в стороне, рядом с гигантским подсолнухом. Если уж говорить по-настоящему, это подсолнух здорово получился, а не Сулейман!

Но разубеждать друга я не стал.

Дело в том, что именно в это мгновение у меня мелькнула одна горькая мысль: как получилось, что у нас дома нет группового фото, на котором я был бы вместе с папой и мамой? Вообще групповые карточки в нашем альбоме есть. На одной я снят с мамой и бабушкой, на второй — с объездчиком Иналом, но третьей — с конем объездчика…

А фотографий с папой у меня нет!

Но, в конце концов, такой фотографии и быть не могло! Ведь папа погиб, когда я еще в люльке возился…

Но в следующую секунду моя грусть улетела как ветер, от нее и следа не осталось. А все потому, что в голову мне пришла замечательная мысль! Все равно не догадаетесь какая…

Мне захотелось сделать групповой портрет, на котором бы рядом с папой были все — я, мама, бабушка, дядя Абу!..

— Это папа, это мама, а я посередине, — твердил свое Сулейман. Он добрался уже до конца альбома и сейчас автоматически тыкал в открытку, изображающую трех красноносых мартышек. — Это папа, — показал Сулейман на самую солидную мартышку, — это мама, — он, не глядя, опустил палец на мартышку поменьше, — а я — вот он…

Я все еще обдумывал свою замечательную мысль. Я был полон ею до краев. Но не воспользоваться случаем хотя бы частично отомстить Сулейману за историю с чапилгашами — это было выше моих сил.

— А почему у тебя волосатые руки и красный нос? — невозмутимо спросил я.

— Да ты что? — Сулейман подозрительно посмотрел на меня. — Где же у меня красный нос?

— На фотокарточке…

Сулейман глянул, и нижняя челюсть у него отвисла.

— Спутал я, — смущенно признался он, — это совсем не мы, а обезьяны…

— Спутал так спутал, — согласился я, вполне насладившись ошибкой Сулеймана. Так ему и надо, не будет выставлять меня обжорой!

После некоторого молчания я сказал Сулейману:

— Слушай, как ты считаешь, можно сделать такой портрет, чтобы на нем были мама, бабушка, дядя Абу, я и папа?

— Чего-чего? — не понял Сулейман.

— Вот непонятливый какой! — Я невольно сделал правой рукой дядино движение, вроде арифмометр крутил. — Я тебе объясню. У нас дома есть папин портрет. Но чтобы папа был с мамой и со мной — такого нет. А как бы сделать?

— Как? — Сулейман задумчиво покачал головой. Потом, уставившись на меня, произнес: — Но ведь это невозможно, Гапур! Если твой папа умер, как же ты сможешь сфотографироваться вместе с ним?

— А если переснять? — не отставал я. — Взять несколько карточек и переснять на одну?

Теперь Сулейман думал гораздо дольше. Однако и сейчас ничего утешительного он не сказал.

— Не выйдет, Гапур. — Видно было, что ему не хочется меня огорчать. — А вообще-то надо спросить у Гамида Башировича… Он все знает…