Гарь

– Ну, слава Господу, что тих, – осенился Алексей Михайлович. – Ты, Родион, доставь-ко к нам Ивана, то бишь инока Григория Неронова, пусть-ка свидятся, поговорят, Аввакум ему сын духовный и много обязан старцу: тот много пострадал за гневливые письма в защиту протопопа. Может, подействует старец на него и смирится протопоп с нами, а мы его на место доброе определим. Ты уж расстарайся, Родион, а то я меж двух кострищ хожу, то и жди, которое из них злее опалит. Помнишь, каку беду Никон на меня выкликивал?

Как было не помнить боярину! Сам ездил с вопросными листами к патриарху, недавно возвращенному с устья Онеги в Воскресенский монастырь. Никон, сильно постаревший за четыре года ссылки, никак не хотел отречься от сана патриарха Российского. Издёрганный, плохо владеющий нервами, кричал: «Я Москве не патриарх, но не России! Мало ли царю моего бегства с престола и ссылки?»

– Но ты проклял царя по сто восьмому псалому, – тряс бумагой Стрешнев.

– Не царю проклятие мое, а нечестивому Боборыкину, оттягавшему в продажном Монастырском приказе приобретённую мною честно землю со крестьяны!

– Ты упрекнул царя в том, что он даёт себе равную честь со Святым Духом, – возразил Стрешнев, – и что пишет в указах: «по благодати Святого Духа и по нашему великого государя». Объяснись.

– Как будто Святой Дух не волен поступать и без его указа, – вопил Никон. – Как много Бог его терпит!

– А вот и псалом сто восьмой, – ловил его на слове боярин. – Ты после молебна в Воскресенском соборе и укоризн на государя чёл: «Молитва его да будет грехом, да будут дни его кратки, достоинство да получит другой, дети его да будут сиротами, жена вдовою, пусть заимодавец захватит всё, что у него есть, и чужие люди разграбят труды его, пусть дети его скитаются и ищут хлеба вне своих опустошённых жилищ. Пусть облечется проклятием, как одеждою, и оно проникнет, как вода, во внутренности его».

– Это проклятие Боборыкину, оклеветавшему меня! – взвился Никон.

– А нечестивое видение твоё? – перелистывал бумаги Стрешнев. – Пред тобою, вишь-ты, представился царский дворец, и некий старец сказал тебе, указуя на него перстом: «Псы будут в этом дворце щенят своих родить и настанет радость бесам от погибели многих в нём людей». Это как обьяснишь? Ты на кого гневы свои копишь, на государя? Радуйся – не ведает ещё государь, что духовник твой Леонтий забит тобою до смерти в Ирусалиме ложном, да Ларька-поварёнок умучен, да…

С синюшным от бледности лицом, трясясь в негодовании, Никон вскочил на ноги и, отплёвываясь по сторонам, выскочил из палаты.

Помнил Стрешнев и то, как богобоязненный Алексей Михайлович, прознав о проклятии, пришел в ужас, собрал русских и гостивших в Москве греческих архиереев, жаловался им, плача: «Пусть я грешной человек, но дети мои, моя любезная жена чем виноваты? Чем виноваты сёстры мои и весь двор мой, чтоб несть такое проклятие?» Тогда же решили собрать Вселенский собор для отрешения Никона от патриаршества и избрания нового с благословения греческих иерархов.

Зная, что государь не станет ломать по ломаному, чтобы водворить на Руси прежнюю веру, Стрешнев уговаривал Аввакума принять хотя бы для вида трёхперстие, как сделал Неронов, но протопоп не дал слова переметнуться в никонианскую ересь, а дал боярину для казны государевой куль со шкурками собольими, накупленными и наменянными у иртышских татар, и сказал:

– Я отвечу царю письменно, не замешкав.

Стрешнев со своим подьячим удалились, унося туго набитый мешок, доложили о неудачном посольстве Алексею Михайловичу, и он в тот же день дал указание переселить Аввакума с семьёй со двора Морозовой на подворье монастыря Новодевичьего, считая, что ненавидящая никоновские новины истая богомолка Федосья и страстолюбец Аввакум, проживая под одной крышей, – это хужей порохового подкопа не только для Москвы.

Перевезся протопоп с женой и детьми да прихватил племянников и племянниц от умерших в чуму братьев, и в тот же день написал царю длинное письмо о разладах в государстве, а в конце приписал дерзновенное: «Царь-государь, подобает ти пастыря смиренномудра для матери нашей общей, святой церкви, взыскать, а не просто смиренна и потаковника ересям. И во епископство и прочие власти таковых же надобно тебе избирати. Поставь-ка в патриархи Сергея Салтыкова или Никанора, по жребию, на кого Бог укажет. Бодрствуй, государь, а не дремли, не слушай злосоветников – Павла да Лариона, понеже супостат-дьявол хощет скоро царство твое проглотить».