Garaf

   Слева качнулось копьё. Пашка представил себе удар этого грубо кованного широкого наконечника. Это не пуля, не мгновенное дело. Мысленное зрелище самого себя, умирающего на полу в луже крови, было таким жутким, что мальчишка накрепко зажмурился и потряс головой. Это не кино, это ведь по-правде...

   Бежать, подумал Пашка. Бежать надо. Но как? Куда? Какой тут побег, если даже просто руки не освободишь?

   Туннас через плечо смотрел на мальчишку - сочувственно и ободряюще. Эх, если бы можно было расспросить - хотя бы просто поговорить, чтобы понимать друг друга... было бы полегче. Пашка уже хотел улыбнуться в ответ... но его мысли оттеснил лай, скулёж и завывание - и в пещере появился конвой.

   Пашка обмер. Конвой - это были всадники. Орки сидели на волках.

   Вообще Пашка любил волков. Даже больше, чем собак, которых просто обожал. И очень жалел, что никогда не видел этих зверей вблизи. Но...

   Нет, эти огромные, с пони размером, твари, на которых покачивались орки охраны, походили именно на волков, не на гиен, как в кинотрилогии. И в то же время были намного страшней и противней любой гиены. Жутковатой была даже сама манера передвижения зверюг - больше похожая на кошачью, бесшумную и какую-то... предательскую, пришло в голову Пашке странное, но верное определение. А когда мальчишка встретился взглядом с одним из волков - его пробрала дрожь. На Пашку посмотрели человеческие глаза. Причём человека очень скверного. Жестокого, насмешливого и умного.

   Волк фыркнул и отвёл глаза - равнодушно.

   Щёлкнула - в воздухе - плеть, и Пашка сжался, сделал первый шаг - поспешный, даже слишком. Показалось, что сейчас будет ещё удар - по спине. Его не было, и Пашка немедленно возненавидел свой страх... а ещё больше - самого себя за то, что понимал: страх сейчас сильнее его. Никогда с ним такого не было. Он всегда, даже совсем в детстве, умел ломать страх. Любой. И гордился этим.

   Но оказалось, что он просто не знал настоящего страха...

   ...Из пещер, мимо чёрных - и озарённых алыми отблесками костров внутри - входов которых шла колонна, выталкивали и вытаскивали всё новых пленных, в основном - молодых парней и мужчин. Младше Пашки никого не было, даже ровесников не наблюдалось. Сперва Пашке показалось, что людей очень много, и только снаружи он понял, что так казалось в тесном коридоре. Людей было десятка три.

   Пашка успел это подумать - и стиснул зубы. Снаружи резанул холодный ветер (хотя небо было ясным, сияли россыпи звёзд - знакомых!) и даже спрятать руки под мышки или в карманы было нельзя. Но ещё хуже оказалась ледяная каша под ногами. Я не дойду, с ужасом подумал мальчишка. Босиком по снегу - не дойду никуда. Он бегал по снегу босиком, кто из мальчишек не бегал - ради придури, на спор... И было холодней, и снег настоящий, а не такая жижа. Но там - десяток-другой прыжков - и в тепле. А тут - куда идти, сколько?

   Но что было делать? В спину с силой ударило (мальчишка вздрогнул) тупым концом древка копьё, рыкнул зверь, дернула спереди верёвка - и Пашка пошёл, съёжившись от страха и унижения. Он не осмелился даже обернуться на ударившего его орка, чтобы не встретиться глазами со взглядом волка.

* * *

   Судя по звёздам - прошло часа два, Пашка умел это определять. А ещё вспомнил вдруг, что Большая Медведица - вон она, над головой - на каком-то из языков Толкиена - Valacirca, Серп Валаров (кто такие Валары - он не помнил.) Три часа ночи, он умел определять время по этой штуке.

   Ступни не чувствовали совсем ничего. Совсем. Пашке казалось, что он идёт на чём-то чужом и резиновом - наверное, так люди ходят на протезах. Руки просто онемели, но несильно, связка не была тугой - вот только при малейшей попытке пошевелить руками верёвка немилосердно пилила кисти и основания больших пальцев; умеют связывать, сссволочи!

   От обиды - как всё нелепо и страшно выходит - глаза сырели сами, сделать с этим ничего не получалось, да Пашка и не очень старался. Он уже почти уверился, что всё кончится просто - на каком-нибудь из шагов ноги откажут, он упадёт, проволочётся на верёвке пару шагов, а потом, как в книжке про такие дела, верёвку обрежут и ткнут в спину копьём. Когда мальчишка читал про такое, он иногда ставил себя на место главного героя - и не задумывался, что убитый тоже был человеком; он же не герой, а герой-то останется жив и победит!

   Себя было жалко. Но и жалость к себе выглядела как-то отстранённо, потому что ничего не могла изменить.

   Мальчишка и не заметил даже, как и когда они выбрались из мокрой ледяной каши на каменную осыпь. Волки порыкивали и повизгивали - под оапами камни осыпались, они съезжали назад то и дело, и Пашка вдруг подумал, что, не будь люди связаны, тут можно было бы попытаться бежать. А следующей его мыслью было: спасён! Больше ни о чём думать не хотелось - самым важным стало, что они, кажется, дошли и он стоит на ногах!