Гаран вечный

Но солдат, стоявший на балконе и глядевший вниз на удивительную красоту утреннего Ю-Лака, не был ни счастлив, ни доволен. Все его с трудом завоёванные почести значили для него не более, чем многочисленные шрамы на его теле. Ибо он осмелился (хотя ни один человек не знал этого) поднять глаза и отдать сердце одной, столь же далеко стоящей над ним, как красное солнце Кранда находилось далеко над жёлтыми полями.

Я, ветеран бесчисленных пограничных стычек и рейдов, был подавлен и томился, как мальчишка и самый неоперившийся рекрут, беспокойно дремлющий в казармах под моей башней. Хотя в течение дня я решительно изгонял своё нечестивое стремление, ночью и на рассвете моя память и сны выходили из-под контроля, как ни страдал и не старался я держать их в узде.

Подобно жрецам, кающимся в великом храме Оуна, я терзал себя воспоминаниями, которые причиняли куда более невыносимое страдание, чем любая телесная рана. Среди моих товарищей я слыл закалённым воином, с холодным сердцем и не интересующимся ничем, кроме неотложных дел моего ведомства.

Три года – Великий Оун, неужели это было так давно? Тогда я командовал флагманским кораблём Императора, трижды счастливым судном, которое было выбрано перевезти Леди Трэлу из её храмовой школы в Торане в хрустальный дворец её отца, венчавший центральный холм Ю-Лака.

Имперская Принцесса была окружена бесчисленными придворными её свиты, но одной благословенной ночью она ускользнула от них всех и вошла в контрольную кабину, где я – несомненно по указанию Свыше – остался дежурить в одиночестве. Когда прошёл наш украденный час, она была для меня не Имперское Высочество, а Трэла.

С тех пор я видел её дважды. Один раз в тот день, когда я преклонил колено перед Императором, получая от него жезл моего звания, и осмелился поднять глаза на золотой трон по его правую руку. А второй? Это было в императорских садах удовольствий, где я ожидал аудиенции. Она прошла мимо с её дамами. Кто я такой, с выжженным на плече военным клеймом, чтобы смотреть на Несравненную Особу?

Касты на Кранде были строго разграничены. Человек мог высоко подняться в какой-нибудь одной, но не мог перейти в другую. Крестьянин мог стать лордом страны и дворянином, но никогда ни он, ни его сыновья не могли служить при дворе и во флоте.

Так же военнослужащий, даже если он рождён с титулом, не имел права жениться на дочери Учёных. Они были нашими правителями и великими дворянами, находящимися бесконечно выше обычных людей по объёму своих знаний. Они обладали огромной способностью так же использовать и подчинять своей воле людей и природные силы, как я властвовал над безмозглыми рабами на полях, этой субчеловеческой расой, которую Учёные создали в лабораториях. Они были особой расой, благословенной – или проклятой – со сверхчеловеческими силами.

Однако Трэла была моей возлюбленной, и все декреты Императора и цепи древних обычаев не могли ни уничтожить этого факта, ни стереть образ Трэлы из моего сердца. Я думаю, что так и закончил бы свою жизнь, довольствуясь лишь поклонением ей в моих снах, но Судьба совершенно иначе решила будущее всех ничтожных человеческих созданий, которые ползали по шару, каким был Кранд.

В это утро я недолго предавался жалости к себе и беспомощным желаниям. Крошечный колокольчик зазвенел в комнате позади меня, давая знать, что кто-то желает войти в мою спальню. Я подошёл к диску на стене и провёл по нему рукой. На его полированной поверхности появилось изображение моего адъютанта, молодого пройдохи, Анатана из Хола.

– Войди, – сказал я в отверстие трубки, помещавшейся рядом с диском, таким образом своим голосом открывая дверь. – Привет, бездельник, в какую стычку ты опять впутался? – спросил я, привыкший принимать с раннего утра кающегося, но виновного молодого офицера, являвшегося ко мне, чтобы я вытащил его из какого-нибудь затруднительного положения, в которое он попадал из-за беспечности и юношеской храбрости.

– Как ни странно, – ответил он весело, – ни в одну. Хвала Оуну. Но внизу ждёт посыльный из дворца.

Несмотря на всё моё самообладание, пульс у меня ускорился.

Я снова повернулся к вызывающему диску и приказал писарю во внутренней канцелярии заверить посыльного, что я приму его, как только должным образом оденусь.

Анатан сам разложил мой мундир и снаряжение, пока я плескался в ванной. Одновременно он болтал о сплетнях и слухах в казармах и при дворце.

– Лорд Кипта приехал нанести нам визит, – сказал он.

Я уронил тунику, которую уже взял в руки.

– Кипта из Кума? – спросил я резко, надеясь, что моё смятение не будет замечено.

– Какой же ещё? Существует один только Кипта, о котором я знаю. – Его внезапно округлившиеся невинные глаза не обманули меня.

Анатан, несмотря на все его легкомысленные разговоры и манеры, всегда был верен мне, и я не боялся, что он изменит мне теперь. Ни к кому я не чувствовал такой ненависти, как к Кипте из Кума, который имел силу раздавить меня как насекомое и который сумел бы быстро использовать эту силу, узнай он когда-нибудь о моих истинных чувствах к нему.