Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Из всего изложенного ты поймешь, конечно, что первоначальные мои планы насчет здешней глуши остались втуне. Я решительно избегаю сближаться с народом. "Литература" крепко-накрепко замкнута: очевидно, ей суждено узреть свет в иных местах. Тихо, смирно, благородно - вот все, что можно сказать о моем "тутошнем" поведении.

Тем не менее объективным-то оком кое-что наблюдаю.

Странное, брат, получается впечатление... Во-первых вздор, что крепостное право отменено: в Гарденине оно действует на всех парах. Не только слова остались прежние: "на барщину!", "как господа прикажут!", "как управитель повелит", но и дела, соответствующие словам, и понятия. Вот хоть бы управитель. . Он как был, так и остался с неограниченною властью. Если из его лексикона вытерто классическое "на конюшню!", то кулаком, палкой, плетью или "записочкой к волостному", то есть розгами, он, говорят, владеет вполне по-прежнему. Протестов нет, чувство личности отсутствует, как и до реформы; о гласном суде, о возмездии, о том, что все будто бы равны перед законом, ходят только неуверенные и сбивчивые слухи Одним словом, самая погибельная первобытность.

А все-таки вертится! - скажу словами Галилея. Поверишь ли, та атмосфера всякого рода освободительных идей, которой мы дышали в столицах, проникает и в эту вопиющую глушь, - и какими невероятными закоулками, зигзагами, какими мудреными путями! Жизненная сила свободы что весна: даже на камнях вызывает растительность. Я познакомился с любопытным пареньком. Мне как-то сказали, что "управителев сын" написал что-то такое в "ведомостях". Это меня заинтересовало. "Автор" в свою очередь с некоторою даже страстностью искал увидать меня: звание "студента" подействовало на него импонирующим образом. "Я до сих пор не видал, какие бывают студенты!" - сказал он мне, с восхищением дикаря рассматривая мою физиономию. Курьезнейшая голова! Образования ни малейшего: обучался у какой-то ханжи-тетки; в губернском городе в первый, кажется, раз побывал нынешнюю зиму; о существовании таких вещей, как журналы, узнал тоже недавно. И вообрази, этот-то "сын натуры" с самым горячим видом заявляет мне: "У нас такая происходит эксплуатация народа, что никакое гражданское чувство не может этого стерпеть!" Откуда сие? А от какого-то купца Рукодеева, тоже, судя по рассказам, курьезного человека. Купец пьянствует, ведет свое торговое дело, дуется в карты, безобразничает, а тем временем почитывает, снабжает книжками, изрекает вольнодумные слова, втихомолку и в пьяном виде призывает даже революцию! Подумай для чего понадобилась революция купцу Рукодееву? Что касается книжек, мой новый знакомец успел поглотить их груды, но какие! - Рокамболь и Дарвин, Майн Рид и Писарев, Поль Феваль какой-то и Бокль... чего хочешь, того просишь.

А все-таки в результате - совесть пробуждается, голова привыкает думать, утраченный человек восстанавливается.

Я его, признаться, несколько сконфузил по своему обыкновению. Нужно было сбить с него спесь: глупенькая статейка в "Сыне отечества" сильно вскружила ему голову. Он возмечтал нечто совсем неподходящее о могуществе типографской краски. Нужно добавить, что и в других отношениях он мне не совсем по вкусу. Решительно нет в нем той горячности к планам, того беззаветного увлечения, которых мы с тобой не раз бывали свидетелями, имея дело в студенческих кружках. "Говори, мол, я послушаю, а все-таки это не тово!" - вот какое делает впечатление его лицо, когда я пробовал раскрывать перед ним программу действий. Давал кое-что читать ему - из народной жизни.

В двух случаях изволил возразить так: "Этого не бывает-с, Ефрем Капитоныч, хуже бывает и даже гораздо хуже, но чтоб эдак, вот в эдаком самом смысле - нет-с!" Пока разговор держится в области теорий, - все равно каких: философских, политических, нравственных, - он жадно слушает, переспрашивает, часто и горячо соглашается, а как только дойдет до того, "что же делать?" - или понесет гиль, или молчит с упрямым лицом, с потупленными глазами.

Я, впрочем, и описал тебе этого захолустного протестанта с целью показать, какими изумительными путями достигает сюда "царица свобода". Что-нибудь особенное вряд ли из него выйдет: подозрительна эта ранняя "трезвость", эти благоразумные апелляции к тому, что "бывает" и что "не бывает". Вдобавок, вижусь я с ним довольно редко, а в последние дни и совсем не вижусь: его услали на хутор надзирать за покосом. Да если бы и не услали, сам можешь судить, есть ли у меня время: гораздо важнейшее стоит на очереди О, гораздо важнейшее!"

V

Федоткин рай. - Федоткино искушение. - Конспирация. - Сакердон Ионыч о добром старом времени. - Отчего была дурная кровь в Ефиме Цыгане? Лошадиная психология. - Апофеоз крепостного права. - Кузнец-тайновидеи,. Маринкины чары. - Карьера Наума Нефедова. - Засада. - "Без сорока шести!"