Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Высокий, худой старик с ястребиным носом, с козлиною бородкой, с необыкновенно сердитым и как-то на сторону свороченным лицом подошел к властям, перехватил левой рукой своей огромный белый зонтик, независимо обменялся рукопожатиями и желчным голосом проговорил:

- Мало поучительного, господа, мало-с!

"Так вот какой Илья Финогеныч! - подумал Николай. - Ну, к этакому не подступишься..." - и еще решительнее оставил первоначально мелькавшее намерение познакомиться с Ильею Финогенычем.

Ярмарка решительно опротивела Николаю, и он повернул в город. Город начинался в версте от ярмарки. В противоположность ярмарочному шуму и многолюдству там стояла какая-то оцепенелая тишина. Улицы точно вымерли.

Пыль спокойно лежала толстым, двухвершковым слоем.

Николай шел и разглядывал, что попадалось на пути. Город ему был мало знаком. Однако же ничего не встречалось интересного. Вырос собор с голубыми маковками; облупленные дома выглядывали со всех сторон, дохлая собака валялась на площади, где-то раскатисто задребезжал старческий кашель, заспанный лик высунулся из окна и бессмысленно уставился на Николая, где-то задушевный голос прохрипел: "Квасу!" Николай остановился посреди "большой" улицы, посмотрел и в ту и в другую сторону ич отчаянно, так что хрястнули челюсти, зевнул. С "большой"

улицы он направился в другие места. Пошли дрянные, покосившиеся домишки, крыши с заплатами, изрытые тротуары с гнилыми столбиками, ямы на дороге... И та же мертвая тишина. Казалось, все население погружено было в сон или выселилось на ярмарку. Вдруг послышалось дикое, раздирающее мяуканье. "Что такое? - подумал Николай. - Должно быть, кто-нибудь на кошку наступил". Но мяуканье продолжалось, становилось нестерпимо пронзительным, резало ухо. Николай быстро завернул за угол.

За углом тянулась уже совсем глухая улица. Из ближнего окна высунулся заспанный мещанин.

- Да будет вам, Флегонт Акимыч, - сказал он, - эдак ведь душу вытянешь у непривычного человека!

- Что это такое? - спросил Николай, подходя к окну.

- Ась? Да вон все чиновник Селявкин блажит.

У соседнего домишка, в тени запыленной рябины, сидел сморщенный, курносый человечек в замасленном халате и картузе с кокардой. От него только что вырвалась и стремглав спасалась через забор пестрая кошка. Курносый человек тихо и самодовольно улыбался.

- Уж полно бы шутки шутить, Флегонт Акимыч! - укоризненно продолжал мещанин.

- Ну, что... ну, что пристаешь? - сердито пробормотал курносый человечек. - Трогали, что ль, тебя? Трогали?.. Захотел и придавил... не шляйся, шельма, не шляйся!

- Что он тут делает? - спросил у мещанина ничего не понимавший Николай.

- Хорошими делами займается!.. Сидит день-деньской у ворот да приманивает кошек. Как подойдет какаянибудь дура, он ее цап да на хвост и наступит. В этом все его и дела.

- Рассказывай, рассказывай! - проворчал чиновник, отворачиваясь в сторону. - Я ведь тебя не трогаю.

- Да ведь, братец ты мой, невперенос! Я как очумелый с кровати-то свалился.

- А я тебя не трогаю!

- Ведь ты по целым часам эдак-то... ажио в ушах звенит.

- А ты не слушай!

- Ну, что тебе за радость? Вон мужичишки таскаются, некому прошенья написать, глядишь - написал, ан и есть полтинник, ась? А ты с кошками...

- А я тебя не трогаю!

- Ну, заладила сорока про Якова... Тоже чиновник называется, кошачий мучитель!.. - Вдруг мещанин толкнул Николая и с живостью указал на беленькую кошечку, подозрительно пробиравшуюся по ту сторону улицы. Гляди, гляди, - прошептал он, - беспременно приманит! - Чиновник Селявкин действительно привстал, запахнул халат, как-то весь съежился, насторожился и умильным голосом позвал: "ксс... ксс... ксс..." - Эка, эка, - бормотал мещанин, с пожирающим любопытством следя за подвохами чиновника, обманет... ей-ей, обманет, ишь, ишь замяукала... идет, идет, ей-богу, идет!.. Вот-то дура!..

- И он каждый день так-то? - спросил Николай.

- Ась?.. Смотри, смотри - поймал!.. Ей-боженьки, сграбастал!.. Ах ты, пропасти на тебя нету!.. - Мещанин весело рассмеялся и тогда уж ответил Николаю: - Каждый божий день мучительствует!

Дальше одна избенка привлекла внимание Николая.

Выбеленные стены избенки все были разрисованы углем.

Рыцарь с лицом, похожим на лопату, и с длиннейшей алебардой в вывихнутой руке стремился куда-то; о бок с рыцарем красовалась дама с претензией на грацию, в мантии и с короной на голове; рядом мужик с огромной бородой и свирепо вытаращенными глазищами. Причудливым и наивным изворотом рук он как бы выражал изумление и даже застенчивость от столь важного соседства. Поверх фигур, буквами, раскрашенными в порядке спектра, было изображено: "Вывесочный живописец". Николай постоял, посмотрел... В это время за низеньким забором послышались детские голоса:

- Синюю, Митька, синюю... Мазни синей! - оживленно произнес один.

- Эко-сь ты ловкий! - возразил другой. - Вот вохрой, так подойдет! Аль мумисм. Ну-ка, Миткж, мумием жигани!