Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

В столовой дома, по убранству и расположению комнат схожего с господскими домами средней руки, сидели и пили утренний чай: Косьма Васильич Рукодеев; жена его — чопорная и некрасивая, с проницательным выражением в умных, узко прорезанных глазах; исправник из соседнего уезда, добродушный толстяк, низенький, коренастый, с брюшком, трясущимся от непрерывного смеха, и в расстегнутом мундире; молодой человек с прыщами на лице, с клочковатою рыженькою бородкой, сын небогатого помещика, и широкий в кости, обросший волосом арендатор с Графской степи, в поддевке и сапогах бураками. Наливала чай гувернантка — долгоносая, долголицая, мучнисто-белая особа с талией как у осы. Поближе к самовару сидели дети: три девочки и мальчик. Взрослые, кроме гувернантки, недавно встали, потому что вчера поздно легли: до четырех часов играли в стуколку. Говорили о Тьере, о казнях коммунаров, о том, что лен поднялся в цене, о том, как наживается подрядчик недавно начатой железной дороги и какая будет выгода земству, взявшему концессию на эту дорогу, а главным образом о том, как вчера ловко подвел Исай Исаич, арендатор, исправника, Сергея Сергеича. «Я вижу, у него, шельмы, туз и дама, — с оживлением рассказывал Косьма Васильич, — так сказать, по физиономии примечаю.

Уж в этом случае я — Лафатер! И вдруг у тебя (к исправнику) король и валет, и ты ходишь с валета. Ну, думаю, сумеет ли Исай произвесть анализ? А Филипп Филиппыч (молодой человек с прыщами) сидит в трансе, трясется с своими козыришками. Бац! Исай выкладывает даму, и вам обоим ремиз». — «Ха, ха, ха! — раскатывался исправник, придерживая руками живот. — Именно — произвел анализ! Именно — химик Исай Исаич!» — «Хе, хе, хе|» — подвизгивал арендатор, плутовски подмигивая Сергею Сергеичу на молодого человека в прыщах. Тот хмурился и презрительно кривил губы: он проиграл тридцать два с полтиной и теперь притворялся, что подобный разговор его нимало не интересует. Хозяйка любезно обратилась к нему:

— Вы, Филипп Филиппыч, вероятно, редко играете в стуколку? Вы очень горячитесь.

— Странно было бы, Анна Евдокимовна, ежели бы я играл часто, — язвительно ответил молодой человек с прыщами, — я, кажется, приготовляюсь в университет.

Эксплуатировать человечество посредством картежной игры, кажется, не входит в задачи высшего образования.

— Ну, не знаю, во что оно там входит, но я отлично себя чувствую… Ха, ха, ха! — Исправник похлопал себя по карману.

— Надо полагать, полусотенный билетик заработали, Сергей Сергеич? — умильно спросил Исай Исаич.

— В деревне, голубчик Филипп Филиппыч, поневоле станешь играть, — как бы извиняясь за себя и за компанию, сказал Косьма Васильич, — конечно, я беру в рассуждение наши идеальные порядки. Позвольте узнать, как тут будешь служить прогрессу вот с этакими, так сказать, башибузуками? — Он шутливо ткнул в исправничий живот.

Исправник так и покатился.

— Ха, ха, ха!.. Именно — башибузуки: именно — ловко сказал! Я, батенька, сижу на днях в клубе, — пулька долго не собирается, — дай, думаю, посмотрю «Голос».

У нас в полицейском управлении «Московские» получаются… Ну, батенька, я тебе скажу — пальчики расцеловал!

Ах, разбойник, как он ловко подъехал под нашего брата.

То есть с грязью смешал! Именно с грязью… Ха, ха, ха!

— Как же вы… так критически относитесь к полицейскому институту, а сами носите эти эмблемы? — и молодой человек кивнул на золотые жгуты исправника. Но слова молодого человека уж были совершенно непереносны для толстяка: он затрясся, закашлялся, замахал рукою на молодого человека. Все поневоле расхохотались, и даже сам молодой человек не мог сдержать самодовольной и снисходительной улыбки.

Отдохнув от смеха, Сергей Сергеич хлебнул из стакана и, наивно-хитрою улыбкой давая понять, что собирается уязвить молодого человека, сказал:

— А что, Филипп Филиппыч, какие вы имеете доходы от вашего собственного труда?.. Никаких? Чем же, осмелюсь полюбопытствовать, живете? Папенькиным?.. А тем не менее презираете помещичий институт! Аи, аи, аи, как же это так?.. Нехорошо, нехорошо-с! — и вдруг покинул притворно-серьезный тон и с громким хохотом воскликнул: — Что, ловко, батенька, подъехал под вас? Уланом был-с, понимаю разведочную службу! Ха, ха, ха!..

Молодой человек побагровел до самых волос.

— Это, кажется, сюда не относится, Сергей Сергеич, — сказал он оскорбленным тоном, — это личности. И я удивляюсь, как вы позволяете себе…

Исправник сконфуженно развел руками:

— Ну, вот… ну, вот… и — личности, и пошел! Эдак, батенька, слова с вами сказать невозможно. Господа! Рассудите, пожалуйста, чем я мог оскорбить Филиппа Филиппыча?

Косьма Васильич торопливо вмешался в разговор.

— Ты всякого можешь оскорбить, Сергей Сергеич, — шутливо сказал он, — такие уж у тебя прерогативы.

— Хе, хе, хе… руки за лопатки и марш без излишнего разговору, — вымолвил Исай Исаич с тою же целью переменить предмет беседы.