Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

— Балбес! — шепотом сказал исправник. — Говорит — готовится, но сам решительно только за бекасами да за купеческими дочерьми. Именно — балбес. Вы заметили — рожу-то скорчил, как я о нигилистах заговорил? Ведь он себя первым заговорщиком считает… Ха, ха, ха!..

— Ну, зачем же? — уклончиво заметил Косьма Васильич. — Все развитой человек. Почитывает, — и, посмеиваясь, добавил: — зоологию-то… по лягушкам…

Анна Евдокимовна ничего не говорила и только проницательно улыбалась.

— Ну, что ж, господа! — громко и будто вспомнив чтото чрезвычайно важное и не терпящее отлагательства, воскликнул исправник. — Постучим?

— Ишь разлакомился… хе, хе, хе!..

Хозяева с величайшею готовностью согласились.

— А то не хотите ли, в рамс вас научу? — предложил исправник. — Инженеры выдумали. Именно — любопытная игра. Сдается пять карт…

— Ну, ладно, ладно, вы и в старые игры ловко обчищаете… Какой там еще ранц! Хе, хе, хе!..

Вошел молодой человек с прыщами и, засуну» руки в карманы брюк, мрачно и презрительно посмотрел на сидевших за столом.

— Ну, господа, что-нибудь одно, — сказал он, — или играть, или не играть. А то ведь первый час.

Задвигали стульями, стали подниматься. В это время в двери просунулась горничная — старая, некрасивая, под стать к хозяйке и к гувернантке — и сказала:

— Сударыня, там какой-то человек Косьму Васильича спрашивает.

— Кто такой? Мужик? Скажи, чтоб после пришел.

Теперь некогда.

— Никак нет, сударыня, приехал на паре с кучером, одет прилично, по-купечески.

— Да что ж он не с того крыльца? Кто такой?

— Не могу знать. Стоит, не раздевается, спрашивает Косьму Васильича. Молодой паренек-с.

— Ну, господа, идите пока, занимайте места, а я пойду узнаю, кто такой, — сказал Косьма Васильич и направился в так называемую черную переднюю. Спустя минуту из столовой можно было услышать любезное восклицание Косьмы Васильича: — Ба, ба, молодой человек! Очень рад!

Что же вы не раздеваетесь? Отчего не через парадный ход?

Раздевайтесь, раздевайтесь! — и другой, пресекающийся от волнения, очень молодой голос: «Папенька приказали вам кланяться и вручить квитанцию… Просили извинить, что забыли…» — Какую квитанцию!.. А!.. Вздор. Раздевайтесь. Арина, прикажи, чтоб лошадей убрали. Да самовар…

Хотите чаю? Ну, разумеется. Как здоровье папашеньки?

Входите, входите сюда… Э, да каким вы, так сказать, щеголем! Ну, очень рад.

В столовой осталась только одна гувернантка, в недоумении стоявшая около стола: она не знала, уходить ли ей или еще нужно кому-нибудь налить чаю. Затем она увидала, что в столовую как-то боком, слегка подталкиваемый Косьмой Васильичем, вошел красный, как кумач, юноша в несколько странном костюме. Он застенчиво улыбался трясущимися губами и смотрел с таким выражением, как будто ничего не видел перед собою.

— Ну, и отлично, что собрались, молодой человек, — говорил Косьма Васильич. — Вот разрешите вас отрекомендовать: это наша гувернантка Елена Спиридоновка.

Дайте-ка чайку, Елена Спиридоновка… да и мне за компанию.

Гувернантка церемонно присела, чуть-чуть улыбнулась на неуклюжий поклон юного человека и на его испуганнолюбопытствующий, кинутый на нее исподлобья, взгляд, — она бы нисколько не улыбнулась, если бы юный человек не показался ей хорошеньким, — и с подавленным вздохом снова уселась за самовар.

— Присаживайтесь… сюда, сюда, поближе. Не угодно ли… Мартиныч… извините великодушно, забыл, — сказал Рукодеев.

— Николай-с.

— Да, Николай Мартиныч. Экая память дурацкая!

Не угодно ли папироску, Николай Мартиныч?

— Зачем же-с?.. Впрочем, позвольте…

— Ну, как?.. Почитываете? Интересуетесь?

— Да-с… по-прежнему-с.

— Хорошо, хорошо. Снабжу, книжками могу снабдить. Имею, так сказать, в изрядном изобилии… Ехали через***? Ну, как базар, велик?

— Обширный-с. Знаете, перед покосом, свободное время. И, несмотря на ранний час, много приметно пьяных мужичков-с.

— Пьют, пьют…

Косьма Василсьич легонько вздохнул.

— Российский недуг, в зелене-вине горе топят.

— Точно так-с.

Немножко помолчали. Косьма Васильич побарабанил пальцами и спросил:

— Ну, как вы там… почитываете? Что этот чудак… как бишь его… вольтерьянец?

— Агей Данилыч? Все по-прежнему-с.

— Да, да… Ну, и что ж, прекрасно проводите время?

— Обыкновенно, как в глуши… Скучно-с.

— Ничего, ничего, развивайтесь. Лишь бы охота — литературы достаточно. Вот познакомлю вас… Знаете исправника Сергея Сергеича?

— Никак нет-с.

— Отличнейший человек. На такой ретроградной службе, но очень передовых мыслей. Ну, потом Филипп Филиппыч Каптюжников… тоже изрядный господин. Молод, но эдакое, так сказать, солидное развитие. Приготовляется в университет. Еще Жеребцов Исай Исаич, купец, но взирает на многое — дай бог хорошему прогрессисту…

— Это тот самый Жеребцов, чьих степи на Графской?

— Да, да, тот. Известный миллионер, На лице Николая изобразилось благоговение.

— С женой вас познакомлю…

И, вспомнив что-то важное на этом слове, Косьма Васильич вскочил, проговорив:

— Извините, на минуточку, я сейчас, — и быстро прошел к играющим.

— Что ж ты, батенька? Нас тут хозяюшка именно обобрала! — закричал ему навстречу исправник.