Гюзюль дивилась на трон из слоновой кости и черепахи, серебряные подсвечники и медно-бирюзовые паникадила. Подобные атрибуты пристало иметь лишь султану. Да и сам Ибрагим с золотой лентой вокруг похожего на сахарную голову тюрбана и в белоснежных атласных одеждах выглядел не просто царственно, а именно таким, каким Гюзюль представляла себе Властелина жизни. И даже рубин в его перстне был размером с голубиное яйцо.
Его писарь и казначей Рустем сидел, скрестив ноги, у подножия мраморных ступеней к трону спиною к ней. Она была наслышана об этом болгарине, вознесшемся по служебной лестнице вслед за Ибрагимом и с такой же стремительностью.
Гюзюль явилась сюда прямиком из гарема, где вела разрешенную торговлю самоцветами и безделушками. Но это было лишь прикрытием, а истинной ее ролью была поддержка сношений между замкнутым в себе мирком гарема и внешним миром, – и в этом качестве она была куда более драгоценна, чем все продаваемые ею камни, вместе взятые. А с годами Гюзюль сделалась голосом Гюльбахар за стенами гарема.
Свою увядающую молодость Гюзюль силилась скрасить яркими лентами, вплетенными в крашенные хной волосы. А серебряные браслеты на щиколотках и запястьях делали ее похожей на разбойничью атаманшу.
– Ну давай, Гюзюль, рассказывай, с чем явилась в мой скромный сераль, – сказал Ибрагим.
– Моя госпожа, Весенняя роза, шлет наилучшие пожелания. Пусть и дальше полнится ваш дом всевозрастающим богатством и роскошью.
– Спасибо ей за добрые пожелания. И да хранит ее Аллах, и не увядает ее красота во веки вечные.
– Ин ша́’ Аллах.
– Дошли до меня перешептывания, Гюзюль.
– О чем, мой господин?
– О ссоре твоей хозяйки с
– Ее высылают, мой господин. – Ибрагим, похоже, ничуть не удивился известию. – Поэтому я и здесь. Моя хозяйка взывает к Вам о заступничестве…
– Это не в моей власти, Гюзюль.
«На базарах судачат иначе, – подумала она. – Говорят, что именно ты воистину султан во всем, кроме звания».
– Хозяйка просит тебя всего лишь замолвить за нее слово перед Властелином жизни.
– Это внутреннее дело гарема, а не мое. Я бы и рад помочь твоей хозяйке, но это не в моей скромной власти. Ей нужно обратиться со своим делом к кызляру-агасы.
– Моя хозяйка предлагает тебе всего лишь задуматься о последствиях ее высылки.
Ибрагим склонился к ней пониже, держась одной рукой за подлокотник трона.
– Говори дальше.
– Ты всегда был другом Мустафе. Однажды он станет следующим султаном. Вот его мать и надеется сохранить к тому времени добрую память о тебе.
– Это что, угроза?
– Моя госпожа никогда и в мыслях не имела оспаривать власть Великого визиря.
– Само собой, не имела.
– А вот Хюррем – та вполне способна.
Ибрагим пристально посмотрел на нее, стиснув пальцами подлокотник трона.
– Ты думаешь?
– На базарах говорят, что она его околдовала.
– Но империей-то правят не торговцы коврами.
– Он дни и ночи напролет проводит с нею, мой господин. И отнюдь не все это время они посвящают наслаждениям в спальне. Он с нею много говорит о политике.
– Спасибо. Ты свое мнение изложила вполне ясно.
– Мой господин… – Гюзюль подползла вплотную, поцеловала ковер у подножия трона и отползла обратно.
Провожая ее взглядом, Ибрагим все более хмурился от неопределенности.
Затем он перевел взгляд на Рустема, который, также стоя на коленях у подножия трона, терпеливо дожидался своей очереди.
– Ну а ты-то что думаешь?
– Всегда мудро не наживать лишних врагов без крайней необходимости, – изрек Рустем.
– Согласен. Но султан воистину слишком потакает во всем этой своей наложнице. Неужто она и вправду посмеет бросить мне вызов?
Только теперь до понимания Ибрагима дошло: реальная проблема в том, что гарем – единственная часть империи, над которой он не властен, и на происходящее там практически бессилен повлиять.
– Вероятно, лучше все-таки мягко замолвить султану слово за нее, а заодно и прощупать его мысли насчет всего этого, – вслух размышлял Рустем. – Его реакция на твой совет как раз и поможет тебе оценить меру влияния на него этой Хюррем…
Ибрагиму подобное и в голову не приходило. Ведь Сулейман прежде никогда не ставил себя выше него в иерархии власти. И теперь, если он подскажет ему, что лучше оставить Гюльбахар в Стамбуле, скорее всего, Сулейман так и поступит.
Рустем прав. Он должен его испытать на этот счет.
Глава 28
Сулейман разглядывал свои ладони, пока слуги убирали со стола последние блюда. Ибрагим доиграл балладу и положил виолу рядом с собою на ковер.
– Тебя что-то тревожит, мой господин?
Сулейман кивнул.
– Не Хаберданский ли?
Сулейман нахмурился. Фердинанд имел дерзость направить к его двору этого посла без дани и с единственным условием: чтобы он, султан, признал Венгрию частью его империи по праву рождения и безоговорочным требование ее возвращения Габсбургам.
В ответ Сулейман с удовольствием показал послу оборотную сторону славящегося на весь мир турецкого гостеприимства, бросив его в зиндан крепости Едикуле.
– Нет, дружище, меня теперь томит отнюдь не политика.