Гаргантюа и Пантагрюэль

— По чести, государь, буря повергла в страх и трепет не только Панурга, а и меня. Ну и что ж? Я из кожи вон лез. Я полагаю, что смерть есть роковая и неизбежная необходимость, но что рано ли, поздно ли умереть, тою или же другою смертью, — это зависит отчасти от сил небесных, отчасти же и от нас самих. Нужно неустанно к ним обращаться, взывать к ним, призывать их, просить, молить. Но этим ограничиваться и на этом успокаиваться нельзя: нам также надлежит прилагать усилия и всеми способами и всеми средствами им содействовать. Да простят мне пустословы, то бишь богословы, что я не придерживаюсь их установлений, — я основываюсь непосредственно на Священном писании. А знаете, что сказал консул Гай Фламиний, когда он попал в ловушку, приготовленную ему Ганнибалом, и его окружили в Перуджии, у Тразименского озера? «Дети мои! — сказал он. — Не надейтесь вырваться отсюда пеною молений и обетов богам. Нас может вызволить наша сила и доблесть, нам должно мечом проложить себе дорогу среди врагов». Так же точно Саллюстий приводит слова Марка Порция Катона о том, что помощи богов добиваются не праздными обетами и не бабьими причитаниями. Бдением, трудами, напряжением всех сил — вот чем достигается желанный и благополучный исход в любом деле. Если в нужде и в опасности человек выказывает нерадивость, слабость и леность, вотще воззовет он к богам: он их ожесточил и прогневал.

— Пусть черт меня возьмет… — начал брат Жан.

— Меня уж он наполовину взял, — ввернул Панург.

— …но только сейийский виноград был бы обобран и уничтожен, когда бы я с молитвенником в руках распевал Contra hostium insidias вместе со всеми прочими чертями монахами, а не вышел с перекладиной защищать виноградник от лернейских грабителей.

— Все прекрасно, поехали дальше, — сказал Панург. — Вот только брат Жан бездействует. Его надо звать «брат Жан бездельник», — он смотрит, как я в поте лица тружусь и помогаю этому почтенному человеку. Господин первый матрос! Господин начальник! Простите за беспокойство! Только два слова! Какой толщины половицы на нашем корабле?

— Не бойтесь, — отвечал лоцман, — в два добрых пальца.

— Ах ты господи! — воскликнул Панург. — Значит, мы все время были на два пальца от смерти! Так это что же, одна из девяти радостей брачной жизни? Да, господин начальник, вы правильно делаете, что измеряете опасность локтями страха. А вот я страха совсем не испытываю, — я зовусь Гильом Бесстрашный. Храбрости во мне хоть отбавляй, да не петушиного задора, а львиной отваги, неустрашимости убийцы. Я не боюсь ничего… кроме напастей.

Глава XXIV. О том, как брат Жан объявляет, что Панург понапрасну трусил во время бури

— Доброго здоровья, господа! — сказал Панург. — Добрейшего всем вам здоровья! Как вы себя чувствуете? Слава богу. А вы? Милости просим, добро пожаловать! Сойдемте на берег. Эй, гребцы, давайте сходни! Шлюпку поближе! Не могу ли я чем-нибудь вам помочь? Я честно потрудился, работал как четыре вола, и аппетит у меня теперь волчий. А ведь места здесь красивые и люди славные. Ребята! Вам моя помощь еще нужна? Не жалейте вы, ради бога, моего пота. Адам (то есть человек) был создан для того, чтобы возделывать землю и трудиться, как была создана птица для того, чтобы летать. Господу угодно, — вы слышите, что я говорю? — чтобы мы ели хлеб в поте лица, а не бездельничая, как вот это монашеское отродье, брат Жан, который прикладывается к кувшинчику и умирает от страха. Погода чудная. Теперь только я уразумел, насколько правилен и как глубоко продуман был ответ благородного философа Анахарсиса, который, когда его спросили, какое судно представляется ему самым надежным, ответил: «То, которое стоит в гавани».

— Это что! — сказал Пантагрюэль. — А вот когда ему задали вопрос, кого больше: мертвых или живых, он, в свою очередь, спросил: «А куда вы относите плавающих в море?» Это был тонкий намек на то, что плавающих в море на каждом шагу подстерегает смертельная опасность и они все время находятся между жизнью и смертью. Равным образом Порций Катон говаривал, что он стал бы раскаиваться только в трех вещах, а именно: если бы он когда-нибудь поверил тайну женщине; если б он хотя бы один день провел в бездействии и если бы он поехал морем в такое место, куда можно было бы добраться сушей.