Гаргантюа и Пантагрюэль

Вот почему я сейчас, монсеньер, отринув всякую робость, иду напролом в надежде, что Вы, благосклонный мой покровитель, будете мне от клеветников как бы вторым Геркулесом Галльским, просвещенным, благоразумным и красноречивым, вторым Alexicacos'ом[305] добродетельным, могучим и власть имущим, я же положа руку на сердце могу сказать о Вас то самое, что о Моисее, великом пророке и вожде израильском, изрек мудрый царь Соломон (Ecclesiastici, 45) ^{575}: человек богобоязненный и боголюбивый, всему роду людскому приятный, богом и людьми любимый, память о коем светла есть. Господь в похвалу ему уподобил его сильным, возвеличил его на страх врагам. Ради него свершил он дела дивные и страшные, пред лицом царей прославил его; устами его возвещал он народу волю свою и чрез него показал свет свой. По вере его и милосердию господь избрал его и ото всех людей отличил. Устами его господь возжелал вещать, пребывающим же во мраке закон животворящего знания преподать.

Сверх того, даю Вам слово: кто бы при мне ни одобрил потешных моих писаний, я всех буду призывать к тому, чтобы они прославляли не кого другого, как только Вас, за все благодарили только Вас и молили бога сохранить и приумножить Ваше величие, мне же ничего не вменяли в достоинство, кроме беспрекословного подчинения и добровольного послушания мудрым Вашим распоряжениям, ибо благородными своими увещаниями Вы меня ободрили и вдохновили, а без Вас я впал бы в уныние, и иссякнул бы источник животных моих токов. Да почиет же над Вами благодать господня!

Ваш преданный и покорный слуга врач

Франсуа Рабле.

Писано в Париже, 1552 года января 28 дня.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА, МЭТРА ФРАНСУА ΡАБЛЕ, К ЧΕΤВΕΡΤОЙ КΗИГΕ ГЕРОИЧЕСКИХ ДЕЯНИЙ II РЕЧЕНИЙ ПАНТАГРЮЭЛЯ

К БЛАГОСКЛОННЫМ ЧИТАТЕЛЯМ

Сохрани вас господи и помилуй, добрые люди! Где вы? Я вас не вижу. Дайте-ка я нос оседлаю очками.

А-а! Наше вам! Теперь я вас вижу. Ну, как дела? Сколько мне известно, насвистывались вы изрядно. Но я вас не корю. Вы сыскали вернейшее средство от всяческой жажды. Это большое дело. Всё ли в добром здоровье — вы сами, ваши супруги, ваши детки, ваши родственники и домочадцы? Хорошо, отлично, рад за вас. Слава богу, господу богу во веки веков, и, буде на то его святая воля, да пошлет он вам здоровья на долгие годы!

Ну, а я, милостью божией, здесь, перед вами, и свидетельствую вам свое почтение. Благодаря малой толике пантагрюэлизма, — а вы знаете, что это глубокая и несокрушимая жизнерадостность, пред которой все преходящее бессильно, — я здоров и весел, не прочь выпить, если хотите. Вы спросите, добрые люди, почему я здоров? Вот вам исчерпывающий ответ: таково произволение всемилостивого и всемогущего бога, которому я покорен, которому я послушен и чье святое благовествование, то есть Евангелие, я чту, а в нем (от Луки, IV) с едкой саркастичностью и язвительной насмешливостью говорится о враче, который не бережет собственного здоровья: «Врачу! исцелися сам!»

Клавдий Гален следил за своим здоровьем не из особого к нему почтения, хотя какое-то понятие о Священном писании он имел, хотя он знал и посещал благочестивых христиан того времени, как показывают lib. II, De usu partium, lib II, De differentiis pulsuum, cap. III, et ibidem, lib. III, cap. II, et lib. De rerum affectibus[306] (если только она точно принадлежит Галену), а из боязни подвергнуться грубым и колким насмешкам, как, например,

'Ιατρός δλλων, αυτός ίλκεσι βρύων.
Ты врачевать желаешь род людской,
А сам покрыт вонючею паршой *.

Он хвалится и смело ставит себе в заслугу, что с двадцативосьмилетнего возраста и до глубокой старости пребывал в добром здравии, если не считать нескольких кратковременных, однодневных лихорадок, хотя на самом-то деле он не отличался особо крепким здоровьем и желудок у него был, по всей вероятности, неважный. «Трудно допустить, — говорит Гален в кн. V De sanit. tuenda[307]— чтобы врач был внимателен к здоровью других, коль скоро он не заботится о своем собственном».

Еще дальше идет в своей похвальбе врач Асклепиад: он будто бы заключил договор с Фортуной, который гласил, что не быть ему знаменитым врачом, если с того времени, как он начнет практиковать, и до самых преклонных лет своих он заболеет хоть раз, до каковых лет он точно дожил невредим и бодр и над Фортуной восторжествовал. В конце концов переход его от жизни к смерти совершился внезапно, так как до этого он ничем решительно не болел: по собственной неосторожности он упал с лестницы, коей ступеньки прогнили и расшатались.