Гарибальди

23 марта 1849 года восстает население Генуи; 6 апреля Катанья подпадает под власть кровавого пса Бурбонов — Филанджери; 12-го реакция побеждает в Тоскане и восстанавливает на престоле эрцгерцога; 20-го Филанджери уже у ворот Палермо. Почти одновременно с этим папа обращается к европейским державам и своей католической пастве с воззванием: «Кто не знает, что Рим теперь стал — увы! — лесом, населенным рычащими зверями, что он переполнен людьми всевозможных наций — вероотступниками, еретиками или вождями коммунизма и социализма?» Впрочем, святой отец не смог бы привести никаких доказательств о засилье «коммунистов и социалистов». Частная собственность в Риме была не тронута, за исключением огромных церковных имуществ. Реакционная пресса Европы открыла яростную кампанию против республиканского Рима, а европейские монархи готовились вступиться за интересы папы. Австрийцы начали постепенно оккупировать Римскую область. «Таймс» в передовых статьях (30 марта, 11 мая) заявлял, что «цели и методы Римской республики такие же, как были у «красных» в Париже». Все это утверждалось вопреки умеренной программе римского триумвирата, опубликованной 5 апреля. В ней говорилось: «Не должно быть классовой борьбы, вражды к богатым, нарушения прав собственности; но необходимо постоянно стремиться улучшить материальные условия классов обездоленных».

Пий IX нашел союзника в лице Луи Наполеона, ставшего к тому времени президентом Французской республики. Стремясь угодить выдвинувшей его католико-монархической «партии порядка», будущий император Луи Наполеон решил восстановить папу и уничтожить Римскую республику. Он воспользовался для этого следующим предлогом. Республиканское большинство французского Учредительного собрания настаивало на том, чтобы французская армия пришла на помощь пьемонтцам в их борьбе с Австрией. Вскоре после поражения пьемонтцев под Новарой (23 марта) Учредительное собрание в Париже постановило (30 марта): «Если исполнительная власть для более верного обеспечения неприкосновенности пьемонтской территории и для более твердой охраны интересов и чести. Франции считает необходимым подкрепить дипломатические переговоры частичной и временной оккупацией в Италии, то Собрание готово оказать исполнительной власти полную поддержку». Собрание вотировало чрезвычайный кредит на трехмесячную военную экспедицию «для охраны французского влияния и защиты цивилизации». Но вместо того чтобы отправить этот экспедиционный корпус по его прямому назначению, то есть на помощь Пьемонту, Луи Наполеон послал его… в Чивита-Веккию для разгрома Римской республики.

25 апреля французская армия в восемь-десять тысяч человек под командой генерала Удино высадилась в Чивита-Веккии. Генерал получил от президента инструкцию «не признавать Римской республики, триумвиров и Национального собрания, но вежливо обращаться с каждым из членов его в отдельности, мирным и дружеским образом (?) оккупировать Рим; но в случае, если жители его окажутся настолько глупы, что окажут сопротивление, — применять вооруженную силу».

В ответ на упреки радикальных элементов Парижа Луи Наполеон лицемерно уверял, что он лишь собирается «спасти» Рим от «нашествия иностранцев, собравшихся в столицу со всех концов Италии и угнетающих римских жителей». Разумеется, к таким «иностранным демагогам» он причислял Мадзини и Гарибальди.

Генерал Удино не рассчитывал на серьезное сопротивление и презрительно заявил итальянским делегатам: «Les Italiens ne se battent pas» («Итальянцы не умеют драться»).

Но скоро Гарибальди и его легионеры показали наглым интервентам, что итальянские патриоты умеют отлично драться, когда дело идет о защите свободы и родной страны.

«1-й Итальянский легион» Гарибальди по-прежнему стоял в маленьком городке Ананьи; тотчас после провозглашения республики Гарибальди пришлось уехать из Рима. Несмотря на просьбы Гарибальди, его «друг Пиппо» — Мадзини (с марта он фактически являлся главой триумвирата и диктатором) упрямо не соглашался на перевод легиона в столицу. Революционная решительность Гарибальди пугала Мадзини. Он предпочитал держать героя Монтевидео в почтительном отдалении. Он знал, что Гарибальди с осуждением относился к его нерешительности и не разделял его мистически-религиозных взглядов на революцию. На этой почве у них происходили очень частые размолвки. Именно сейчас Мадзини мечтал осуществить свой лозунг «Dio e popolo» («бог и народ»). Свергнув тиранию папской власти, он хотел взамен ее установить… «демократию, распространяющую из Рима евангелие общественной любви».