Гарибальди

Мадзини крайне снисходительна относился к контрреволюционным вылазкам духовенства и даже по отношению к явным шпионам из среды священников не принимал никаких репрессивных мер. Пасквили на священников были запрещены; епископу Чивита-Веккии не мешали сноситься с бежавшим папой; а когда брат папы был уличен в проповеди реставрации папской власти, его только выслали за границу. С такой же беспечностью относились триумвиры к проискам других политических врагов. Папские газеты распространялись беспрепятственно; французскому агенту Мерсье не мешали организовывать заговор против республики. Мудрено ли, что Мадзини в этой обстановке не хотел вмешательства Гарибальди, этого непреклонного революционера, «старого борца за свободу, который… знает цену дисциплине»[30] (как выразился впоследствии Ф. Энгельс), в дела триумвирата.

Гарибальди давно уже был встревожен происходящими событиями и рвался в Рим. Когда легион его находился в Субиако, 19 апреля, то есть за несколько дней до высадки войск Удино, Гарибальди писал Аните: «Да… предательство парализовало всякий великодушный порыв; мы опозорены; имя итальянцев будет посмешищем в любой стране мира. Я положительно стыжусь, что принадлежу к поколению, насчитывающему столько трусов! Но не думайте, что я упал духом, нет! У меня сейчас еще больше надежд, чем когда-либо. Можно опозорить безнаказанно одного человека, но нельзя безнаказанно позорить нацию. Сердце Италии еще трепещет, и если оно не совсем здорово, оно еще способно отсечь больные свои части. Реакции удалось деморализовать народ, но народ ей не простит подлостей и предательства. Он стряхнет с себя оцепенение. Могучий, он поднимется и уничтожит низких виновников своего позора».

Тщетно его друзья и соратники пытались повлиять на правительство и добиться приглашения Гарибальди в Рим. Интересны письма начальника штаба гарибальдийцев Даверио. Излагая Мадзини один смелый стратегический план Гарибальди, он писал: «Дорогой Пиппо… вы еще не знаете хорошо этого человека. Уверяю вас, я каждый день обнаруживаю в нем новые и новые достоинства. Вы назначили Авеццану военным министром. Отлично. Но отчего же вы забыли о Гарибальди? Поверьте мне, этот человек может подавать отличные идеи и полезные советы; во всяком случае, он безукоризненно честный и преданный человек, и в этом отношении мало найдется ему равных!»

Враг находился почти у ворот Рима. И, только почуяв грозную опасность, Мадзини решился призвать на помощь Гарибальди.

В полдень 27 апреля 1849 года Гарибальди и его легионы, наконец, вступили в Рим. Весь Корсо оглашался радостными криками: «Он здесь, он здесь! Он приехал!»

Скульптор Джибсон, находившийся в то время в Риме, так описывал въезд в столицу воинов Гарибальди: «Это были загорелые, с давно нечесанными волосами люди, в конических шапках, украшенных черными, развевающимися в воздухе перьями, худые, запыленные лица их окаймлены всклокоченными бородами; ноги обнажены. Они столпились вокруг своего вождя, который ехал на белом коне, мужественный и красивый, величавый, как статуя».

Внешность самого Гарибальди художник Кельман описывал так: «Мы инстинктивно оглянулись: Гарибальди въехал в ворота. Высокого роста, хорошо сложенный, широкоплечий, с могучей грудью, хорошо очерчивающейся под форменной блузой, — он очутился перед нами. Его глаза были синие с фиолетовым отливом. В них было нечто замечательное, как по их цвету, так и по манере глядеть — прямой и открытой. Они поразительно отличались от черных сверкающих глаз его итальянских солдат, точно так же, как светло-коричневые волосы, ниспадающие по его плечам, были не похожи на их блестящие черные кудри. Лицо его было красным, загорелым. Крупные усы и светлая борода придавали его открытому овальному лицу воинственное выражение… На нем была красная блуза. На голове — маленькая черная шапка с черными страусовыми перьями».

Положение Рима было угрожающим. В среде римских триумвиров и депутатов царили смятение и нерешительность. Триумвир Армеллини пытался даже доказывать, что следует «дружески принять французские войска, так как они окажут помощь против австрийцев».

Когда два делегата римского правительства, отправленные в Чивита-Веккию с решительным протестом против насилия, встретились на полпути с представителями Удино — полковником Лебланом и двумя другими офицерами (25 апреля), — Леблан был «страшно поражен» этим протестом и «возмущен» неуместным термином «вторжение».

— Помилуйте! — воскликнул бравый французский полковник, симулируя благородное негодование. — Ведь основная цель нашей экспедиции — защитить вашу республику от австрийцев! Мы намерены поддержать правительство, избранное большинством народа, и добиться полного примирения Пия IX с римским народом.