Гарибальди

В непроглядном мраке двигались гарибальдийцы по комской дороге, приближаясь к Сан Фермо. Вдруг впереди них, совсем недалеко, послышался громкий возглас на чистейшем итальянском языке: «Alt-chi-va-la» («Стой, кто идет?») — «Это друзья, свои!» Окрестности огласились криками: «Evviva Italia! Viva Garibaldi!» Гарибальдийцы радостно встретили своих товарищей, бойцов Камоцци. Значит, тот выполнил приказ Гарибальди! С этого момента «альпийские стрелки» не шли, а летели: поход их превратился в триумфальное шествие. В Комо их встретили радостные крики, музыка, сотни ярко пылавших факелов. Жители города ликовали, сами не веря своему счастью: неужели они навсегда избавились от ненавистных австрийцев?

В это время в Турине о Гарибальди и об «альпийских стрелках» старались не вспоминать. Им не посылали ни подкреплений, ни провианта, ни оружия. Теперь после блестящих побед, одержанных революционной колонной, в то время как союзная итало-французская армия топталась на месте, правительство Кавура всполошилось, опасаясь развития революционного движения. Не изменила настроений кавуровской клики и победа союзных войск (пьемонтцев и французов) при Мадженте, изгнавшая австрийцев из Милана. Гарибальдийцев— «рассадников революционной заразы» — нужно было обезвредить.

Опасения, высказанные за две недели до того Марксом, были основательны: от «красных рубашек» хотели избавиться!

Ночью 15 июня Гарибальди получил телеграмму за подписью генерала делла Рокка: «Его величество желает, чтобы утром вы двинули свою дивизию в Лонато, куда вас будет сопровождать кавалерийская дивизия генерала Самбуи».

Результатом этого приказа явилось жестокое сражение при Трепонти, в котором погибло много храбрых гарибальдийцев. Дивизия Самбуи и не думала являться на помощь Гарибальди, и он с полным правом задает в своих «Мемуарах» вопрос «Было ли известно, что главный штаб австрийского императора, центр двухсоттысячной армии, находится в Лонато? Если же это знали, то зачем меня посылали с тысяча восьмьюстами добровольцев в Лопато? Зачем было обещать мне, что пошлют кавалерию и две батареи, если их даже и в помине не было? Значит была расставлена ловушка, в которую хотели завлечь меня и погубить горсть храбрецов, действовавших на нервы некоторым «великим полководцам»!»

Трепонтское поражение было единственной (спровоцированной!) неудачей Гарибальди. При содействии генерала Чиальдини он заставил австрийцев отступить и продолжал свое победоносное движение. Он занял Лекко, Бергамо и Брешиу. Всюду население устраивало освободителям восторженные встречи.

Под напором «альпийских стрелков» и после проигранного сражения при Сольферино австрийцы отошли к своей главной опоре — «четырехугольнику крепостей». Вдруг произошло неожиданное событие, как громом поразившее всю Европу: 11 июля в Виллафранке было заключено перемирие — компромиссное соглашение, сразу ограничивавшее смелые мечтания итальянских патриотов. Австрийский и французский императоры обязались: «содействовать образованию итальянской конфедерации под почетным председательством папы». Австрийский император уступал свои права на Ломбардию Наполеону III, который «согласно воле народа передавал эти права пьемонтскому королю». Венеция оставалась подчиненной австрийцам. Себе Наполеон потребовал «сущую безделицу» — Савойю и Ниццу.

Чтобы понять, насколько чувствительна была бы для итальянцев эта потеря, следует ознакомиться с тем, что пишет Ф. Энгельс в статье «Савойя и Ницца»: «Несмотря на эти [предполагаемые] симпатии [к Франции] и на свой особый говор, Ницца — вполне итальянская страна. Это убедительнее всего доказывается тем обстоятельством, что она произвела лучшего итальянского солдата — Джузеппе Гарибальди. Представить себе Гарибальди французом было бы просто смешно.

Уступка обеих этих провинций с чисто финансовой точки зрения не нанесла бы большого ущерба Пьемонту… Ниццу, хотя и носящую итальянский характер, можно было бы принести в жертву ради объединения Северной и Центральной Италии… Но если подойти к вопросу с военной точки зрения, то дело представится в совершенно ином свете». Излагая различные преимущества обладания этими территориями для Франции, Энгельс говорит: «Даже в мирное время французы будут находиться у самых ворот двух крупнейших городов северо-западной Италии, и так как их территория будет почти окружать Пьемонт с трех сторон, то они смогут сделать совершенно невозможной концентрацию итальянской армии в долине верхнего По… Таким образом, центр обороны Пьемонта сразу же передвинется из Турина в Алессандрию; иначе говоря, сам Пьемонт будет не в силах серьезно защищаться и окажется во власти французов. Это и есть то, что Луи-Наполеон называет созданием «свободной и благодарной Италии, которая одной только Франции будет обязана своей независимостью…»