Гарик Потный и Оружие Пролетариата(СИ)

В лодке было смертельно холодно. Ледяные брызги морской воды и капли дождя заползали за воротник, пронизывающий ветер хлестал по лицу. Казалось, прошло много часов, прежде чем они добрались до скалы, где дядя Владимир, спотыкаясь и соскальзывая, проложил путь к полуразвалившемуся пристанищу.

Всё в доме вызывало отвращение. Пахло бомжами, ветер со свистом врывался в огромные щели между дощатыми стенами, а в камине бомжи, видимо, устроили себе бесплатный туалет. В лачуге имелось всего две комнатки.

Сухой паек дяди Владимира обернулся брикетом сублимированной перловки и банкой тушенки каждому. При помощи ловкости рук Дядя Владимир попытался воспламенить сухое говно бомжей в камине, но говно только еще больше воняло и гореть не хотело.

- Вот письма бы пригодились! - весело пошутил дядя.

Он пребывал в отличнейшем настроении - очевидно, был уверен, что никаким письмам не удастся добраться сюда, к тому же в шторм. Гарик про себя соглашался с ним, хотя его самого такая мысль не радовала.

Наступила ночь, и разразился обещанный шторм. Брызги от высоченных волн ударялись в стены лачуги, от свирепого ветра дребезжали расшатанные оконные рамы. Тетя Даздраперма нашла в соседней комнате несколько грязных картонок и устроила Володя постель на побитом молью диванчике. Сама она вместе с дядей Владимиром отправилась спать на проваленной кровати в соседнюю комнату, а Гарик не оставалось ничего другого, кроме как отыскать наиболее чистое место на полу и свернуться там среди скопищ жирных тараканов.

Шторм разгорался все сильнее, и Гарик не мог заснуть. Он дрочил и переворачивался с боку на бок, стараясь улечься поудобнее. Живот сводило от жирной тушенки. Храп Володя заглушал низкие раскаты грома, впервые раздавшиеся где-то около полуночи. Подсвеченный циферблат офицерских часов на толстой руке Володи, свисавшей с дивана, показывал, что через десять минут Гарик исполнится одиннадцать. Мальчик лежал и смотрел, как с тиканьем часов день рождения подходил все ближе, думал о том, вспомнят ли об этом дядя и тетя, и гадал, где может находиться сервер порносайта, с которого он заказал порнуху.

Еще пять минут. Раздался треск. Гарик очень надеялся, что крыша не провалится, хотя, возможно, от этого станет только теплее. Четыре минуты. Вдруг, когда они вернутся, 4 по улице 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного будет настолько полон писем, что ему как-нибудь удастся спиздить хотя бы одно?

Три минуты. Интересно, это море так ударяет о камни? И (осталось две минуты) что это за странный осыпающийся звук? Может быть, скала разрушается и уходит под воду?

Еще минута, и ему будет одиннадцать. Тридцать секунд... двадцать... десять... девять... - разбудить, что ли, Володю, пусть охуеет, скотина жирная - три... две... одна...

БУМ!

Лачуга задрожала, и Гарик сел очень прямо, глядя на дверь. Кто-то стучал снаружи, желая войти.

Глава 4 Конспиролух

БУМ! Постучали еще раз. Володя подскочил.

- Кто перданул? - глупо спросил он.

Сзади раздался шум - это дядя Владимир нелепыми скачками пробирался по комнате. В руках у него был новенький черный автомат Калашникова - теперь стало понятно, что скрывалось в длинном плоском пакете.

- Кто там? - прокричал он. - Я вооружен!

Наступила пауза. А потом -

ХУЯК!

В дверь ударили с такой сокрушительной силой, что она слетела с петель и с грохотом упала на пол.

На пороге стояла здоровенный жирный обезьян. Огромная зеленая ряха почти полностью скрывалась под густой гривой спутанных рыжих волос и бровей, но глаза все-таки можно было рассмотреть, они мерцали под всем этим как два больших алых рубина.

Обезьян протиснулся в хижину, сильно пригнув голову, но все равно смел гривой паутину с потолка. Он наклонился, поднял дверь и без усилий сломал ее пополам. Завывания бури стали слышны несколько громче. Обезьян оглядел присутствующих.

- Коньячку бы, а? - попросил он. - Заебался как собака.

Он прошел к дивану, где, вне себя от страха, сидел Володя.

- Подвинься, жирдяй, - сказал незнакомец.

Володя взвизгнул и убежал. Он спрятался за спину к матери, которая, в свою очередь, жалась за спиной у дяди Владимира.

- Ага, вот и Гарик! - воскликнул обезьян.

Гарик заглянул в суровое, зеленое, чешуйчатое лицо и увидел морщинки вокруг улыбавшихся глаз-рубинов.

- А я тебя во-о-о-от таким помню, - показал руками обезьян. - Скажи-ка, вылитый папаша, а глаза - укуренные.

Дядя Владимир со скрежетом втянул воздух.

- Я требую, чтобы вы немедленно покинули этот дом, пидар! - потребовал он. - Вы врываетесь... вторгаетесь... вводитесь...

- Отъебись, мудила, - отмахнулся обезьян; перегнулся через спинку дивана, отобрал автомат у дяди Владимира, с легкостью откусил магазин, прожевал, проглотил и зашвырнул разряженное оружие в дальний угол комнаты.

Дядя Владимир, подобно раздавленной мыши, издал писк.

- Короче, Гарик, - заговорил обезьян, поворачиваясь спиной к Разумовским, - поздравляю с день рожденьем! Вот, притащил тут тебе кой-чего - только, кажись, примял по дороге - ну, ничего, все одно жрать можно.