Гарики на каждый день

Женщиной славно от века
все, чем прекрасна семья;
женщина – друг человека
даже, когда он свинья.

Тюремщик дельный и толковый,

жизнь запирает нас надолго,
смыкая мягкие оковы
любви, привычности и долга.

Мужчина – хам, зануда, деспот,

мучитель, скряга и тупица;
чтоб эта стало нам известно,
нам просто следует жениться.

Творец дал женскому лицу

способность перевоплотиться:
сперва мы вводим в дом овцу,
а после терпим от волчицы.

Съев пуды совместной каши

и года отдав борьбе,
всем хорошим в бабах наших
мы обязаны себе.

Не судьбы грядущей тучи,

не трясина будней низких,
нас всего сильнее мучит
недалекость наших близких.

Брожу ли я по уличному шуму,

ем кашу или моюсь по субботам,
я вдумчиво обдумываю думу:
за что меня считают идиотом.

Я долго жил как холостяк,

и быт мой был изрядно пуст,
хотя имел один пустяк:
свободы запах, цвет и вкус.

Семья – надежнейшее благо,

ладья в житейское ненастье,
и с ней сравнима только влага,
с которой легче это счастье.

Не брани меня, подруга,

отвлекись от суеты,
все и так едят друг друга,
а меня еще и ты.

Чтобы не дать угаснуть роду,

нам Богом послана жена,
а в баб чужих по ложке меду
вливает хитрый сатана.

Детьми к семье пригвождены,

мы бережем покой супруги;
ничто не стоит слез жены,
кроме объятия подруги.

Мое счастливое лицо

не разболтает ничего;
на пальце я ношу кольцо,
а шеей – чувствую его.

Тому, что в семействе трещина,

всюду одна причина:
в жене пробудилась женщина,
в муже уснул мужчина.

Завел семью. Родились дети.

Скитаюсь в поисках монет.
Без женщин жить нельзя на свете,
а с ними – вовсе жизни нет.

Если днем осенним и ветреным

муж уходит, шаркая бодро,
треугольник зовут равнобедренным,
невзирая на разные бедра.

Был холост – снились одалиски,

вакханки, шлюхи, гейши, киски;
теперь со мной живет жена,
а ночью снится тишина.

Цепям семьи во искупление

Бог даровал совокупление;
а холостые, скинув блузки,
имеют льготу без нагрузки.

Я по любви попал впросак,

надев семейные подтяжки,
но вжился в тягу, как рысак,
всю жизнь бегущий из упряжки.

Удачливый и смелый нарушитель

законности, традиций, тишины,
судьбы своей решительный вершитель,
мучительно боюсь я слез жены.

Бьет полночь. Мы давно уже вдвоем.

Спит женщина, луною освещаясь.
Спит женщина. В ней семя спит мое.
Уже, быть может, в сына превращаясь.

Еще в нас многое звериным

осталось в каждом, но великая
жестокость именно к любимым –
лишь человеку данность дикая.

Я волоку телегу с бытом

без напряженья и нытья,
воспринимая быт омытым
высоким светом бытия.

Господь жесток. Зеленых неучей,

нас обращает в желтых он,
а стайку нежных тонких девочек –
в толпу сварливых грузных жен.

Когда в семейных шумных сварах

жена бывает неправа,
об этом позже в мемуарах
скорбит прозревшая вдова.

Если рвется глубокая связь,

боль разрыва врачуется солью.
Хорошо расставаться, смеясь –
над собой, над разлукой, над болью.

Если б не был Создатель наш связан

милосердием, словно веревкой,
Вечный Жид мог быть жутко наказан
сочетанием с Вечной Жидовкой.

Разве слышит ухо, видит глаз

этих переломов след и хруст?
Любящие нас ломают нас
круче и умелей чем Прокруст.

Жалко бабу, когда счастье губя,

добиваясь верховодства оплошно,
подминает мужика под себя,
и становится ей скучно и тошно.

Когда взахлеб, всерьез, не в шутку

гремят семейные баталии,
то грустно думать, что рассудку
тайком диктуют гениталии.

Хвалите, бабы, мужиков:

мужик за похвалу
достанет месяц с облаков
и пыль сметет в углу.

Где стройность наших женщин?

Годы тают и стать у них совсем уже не та;
зато при каждом шаге исполняют
они роскошный танец живота.

Семья – театр, где не случайно

у всех народов и времен
вход облегченный чрезвычайно
а выход сильно затруднен.

Закосневшие в семейственной привычке,

мы хотя воспламеняемся пока,
но уже похожи пылкостью на спички,
что горят лишь от чужого коробка.

Бойся друга, а не врага –

не враги нам ставят рога.

Наших женщин зря пугает слух

про мужских измен неотвратимость,
очень отвращает нас от шлюх
с ними говорить необходимость.

Амур хулиганит с мишенью

мужских неразумных сердец,
и стерва, зануда и шельма
всех раньше идут под венец.

Сегодня для счастливого супружества

у женщины должно быть много мужества.

А Байрон прав, заметив хмуро,

что мир обязан, как подарку,
тому, что некогда Лаура
не вышла замуж за Петрарку.

В идиллии всех любящих семей,

где клен не наглядится на рябину,
жена из женской слабости своей
увесистую делает дубину.

Для домашнего климата ровного

много значит уместное слово,
и от шепота ночью любовного
улучшается нрав домового.

Век за веком слепые промашки

совершает мужчина, не думая,
что внутри обаятельной пташки
может жить крокодильша угрюмая.

Разбуженный светом, ожившим в окне,

я вновь натянул одеяло;
я прерванный сон об измене жене
хотел досмотреть до финала.

Любым – державным и келейным

тиранствам чужд мой организм,
хотя весьма в быту семейном
полезным вижу деспотизм.

Вполне владеть своей женой

и управлять своим семейством –
куда труднее, чем страной,
хотя и мельче по злодействам.

Цветы. Негромкий гул людей.

Пустая ложь, что вечно с нами.
Тупой отзвон слепых гвоздей.
И тишина. И тьма. И пламя.