Гарики на все времена (Том 2)

42

Я снял с себя российские вериги,

в еврейской я сижу теперь парилке,
но, даже возвратясь к народу Книги,
по-прежнему люблю народ Бутылки.

43

В автобусе, не слыша языка,

я чую земляка наверняка:
лишь русское еврейское дыхание
похмельное струит благоухание.

44

Приемлю, не тоскуя и не плачась,

древнейшее из наших испытаний —
усушку и утруску наших качеств
от наших переездов и скитаний.

45

Не в том печаль, что век не вечен, —

об этом лучше помолчим,
а в том, что дух наш изувечен
и что уже неизлечим.

46

Везде все время ходит в разном виде,

мелькая между стульев и диванов,
народных упований жрец и лидер
Адольф Виссарионович Ульянов.

47

За все России я обязан —

за дух, за свет, за вкус беды,
к России так я был привязан —
вдоль шеи тянутся следы.

48

В любое окошко, к любому крыльцу,

где даже не ждут и не просят,
российского духа живую пыльцу
по миру евреи разносят.

49

Не дикому природному раздолью,

где края нет лесам и косогорам,
а тесному кухонному застолью
душа моя обязана простором.

50

Много у Ленина сказано в масть,

многие мысли частично верны,
и коммунизм есть советская власть
плюс эмиграция всей страны.

51

На почве, удобренной злобой бесплодной,

увял даже речи таинственный мускул:
великий, могучий, правдивый, свободный
стал постным, унылым, холодным и тусклым

52

Я б хотел, чтоб от зоркого взора

изучателей русских начал
не укрылась та доля позора,
что ложится на всех, кто молчал.

53

У того, кто родился в тюрьме

и достаточно знает о страхе,
чувство страха живет не в уме,
а в душе, селезенке и пахе.

54

Я Россию часто вспоминаю,

думая о давнем дорогом,
я другой такой страны не знаю,
где так вольно, смирно и кругом.

55

Забавно мы все-таки жили:

свой дух в чистоте содержали
и с истовой честью служили
неправедной, грязной державе.

56

Такой же, как наша, не сыщешь на свете

ранимой и прочной душевной фактуры;
двух родин великих мы блудные дети:
еврейской земли и российской культуры

57

Оставив золу крематорию

и в путь собирая семью,
евреи увозят историю
будущую свою.

58

Я там любил, я там сидел в тюрьме,

по шатким и гнилым ходил мостам,
и брюки были вечно в бахроме,
и лучшие года остались там.

Евреев от убогих до великих люблю не дрессированных, а диких

59

Был, как обморок, переезд,

но душа отошла в тепле,
и теперь я свой русский крест
по еврейской несу земле.

60

Здесь мое исконное пространство,

здесь я гармоничен, как нигде,
здесь еврей, оставив чужестранство,
мутит воду в собственной среде.

61

В отъезды кинувшись поспешно,

евреи вдруг соображают,
что обрусели так успешно,
что их евреи раздражают.