И имя тому человеку было – паскуда.
– Короче говоря, некрофил и педофил в одном лице? – подытожил я.
– А что ты знаешь о некрофилии? – он улыбнулся медленно и так паскудно, что мне страшновато стало продолжать эту тему.
– Иди ты нах остен. Просто – «на х».
Он рассмеялся легко, не впуская в себя обиду – или очень искусно скрывая, что он смертельно обижен. Я был не только начеку, но и сам пытался раскусить Гошу. Он был настолько ярок и колоритен, что я не сомневался, что ключ к его персоне должен лежать на поверхности. О чем он сам, разумеется, не догадывался. Так оно, в общем-то, и случилось.
Но он меня переиграл.
– Может быть, ты и снежного человека видел, Гоша?
– Я видел ети, – сказал он без улыбки. – Это не смешно.
Его колючие глаза, делая что-то с расстоянием, разглядывали меня в упор, изучая каждый квадратный сантиметр на моем лице. Он занимался какой-то иглотерапией глазами.
– Я тебе расскажу сейчас про ети…
Он рассказал. Ети (а это, несомненно, был он – его не пьющий механик, живой памятник скептикам всех времен и народов, опознал со спины) сожрал половину продуктового запаса геологов. Навестил их стоянку – и давай лопать все подряд. Было не смешно.
Мы выпили.
– Расскажи мне теперь про Китай, – попросил я.
– Нет.
– Отчего же?
– Тибет – это святое. Основа основ.
– Кто бы сомневался… А я никогда не был в Китае – потому что я там не побываю никогда, черт побери. А спишь ты по ночам нормально? – глубины моей интуиции были встревожены и что-то нашептывали мне.
– Шаман, шаман. Ох, Германн… Плохо сплю. Но ты не разберешь меня на запчасти. Я слишком сложен. Не по зубам тебе.
– Привидения изволят посещать? – продолжал я наступать, не отвлекаясь на его неуклюжие контрвыпады.
– Бывает. Кстати, о привидениях… Однажды…
Возможно, под его странным взглядом мы, в конце концов, договорились до таких вещей, которых трезвый или просто вменяемый человек просто не поймет.
– Завтра? – заговорщицки выговорил Гоша, буравя во мне дырочки серенькими глазами.
– Завтра.
– В седьмом часу, перед закатом кровавого цвета?
– В девятнадцать ноль-ноль.
– По рукам, корнет?
– По рукам, генералиссимус Го.
Только теперь мы пожали друг другу руки. На его правой руке не было указательного пальца.
– Укусила гюрза в горах, когда я обучался у монахов искусству боевого кунг-фу, пришлось самому себе оттяпать палец топором, чтобы не началась гангрена, – пожал плечами гостеприимный хозяин в ответ на мой взгляд. – И эта операция научила меня больше, чем все Библии мира вместе взятые. Кстати, стиль змеи (я о боевом искусстве) удавался мне больше всего. Я очень уважаю ту гюрзу…
Поинтересовавшись напоследок, не существует ли стиля гиены, я покинул дом Гоши (полное имя, какое бы оно ни было, действительно, вряд ли бы пошло этому куцему титану; Го, если честно, было даже более уместно, нежели Гоша – последнее отдавало попугайчиком, поэтому я называл Го исключительно Гошей) хоть и на своих ногах, но, не исключено, не в своем уме. Ощущение ирреальности – лунности! – происходящего не покидало меня; и в то же время я чувствовал, что бессилен что-либо изменить.
Полная луна томно укутывалась пелериной дымчато-сизых облачных материй, чтобы спустя минуту вновь освободиться из их плена неуловимым движением (так и хотелось добавить – плеч).
Постепенно луна стала напоминать мне круглый лик девушки Горгоны: под ее взглядом я противно цепенел.
– Медузовая мразь, – выругался я неизвестно в чей адрес. Желтая Луна-китаянка – ноль эмоций.
Я шел и размышлял о некрофилии как форме любви к жизни.
ЖИЗНЬ ВМЕСТО ДИАЛЕКТИКИ
(роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»)
6
Вернёмся, однако, к нашему схематическому герою, который, по воле автора, вынужден был демонстрировать гибельность избранного им пути.