Гармония – моё второе имя

Разве это поддается описанию? Увы, поддается. Все на свете поддается описанию, вот в чем проблема писателей. «Не поддается» – это прием такой; значит, либо я кокетничаю, либо скромность демонстрирую, либо описывать нечего (а писатель об этом не догадывается), либо это и есть, собственно, описание. В зависимости от ситуации и контекста это может значить все что угодно. На то и читатель, чтобы ничего не понимать. Особенно в моем романе, который не для всех . То есть для себя самого. И мне подобных.

Просто чтобы описать грудь, надо описать все: все наши отношения до конца, и настоящие, и будущие, всю мою жизнь, жизнь моей страны, все тело и душу Марины. Словом – все. От рождества Христова. Это, кстати, касается не только груди, а – всего.

Хороший любовник не тот, кто знает, что полагается делать с женщиной, а тот, кто знает, что надо делать именно с этой женщиной именно в этот момент. Понимаете? Иногда я ласкал ее грудь кончиком языка (теперь я забегаю на год вперед), иногда я терзал ее своей ладонью, иногда касался сосков бедром, иногда…

Постель для тех, кто любит, – это ведь симфония. Все меняется, все течет, все подвижно, все стонет. Здравствуй, река. Попробуй, угадай, как сегодня карта ляжет. Иногда грудь играет первую скрипку (хотя конкуренция у нее – сами понимаете…), иногда ей можно доверить партию флейты-пикколо, а иногда грудь оказывалась в руках самой Марины, которая верещала по русалочьи, пока я общался с ее попой, и что там у них происходило, у Марины с грудью, – мне в точности неизвестно. Хороший любовник предпочитает не вмешиваться в подобных ситуациях. Деликатность прежде всего.

В этот раз описание неописуемого я почему-то начал с груди. Так получилось. В следующий раз доберусь и до «маринской впадины», если, конечно, не задержусь на моих любимых бедрах (могу ведь и уснуть на них) и преодолею упругую мягкость живота (котики мои морские!). А есть еще бока (ах, как она реагирует, когда я впиваюсь в них сильными пальцами – ни дать ни взять вылитый эвенк на собачьей упряжке, колесящий по всем северам!), которые мне нравятся не меньше груди. Славные бока.

А волосы? Длинные, густые.

О волосах хороший любовник…

Кажется, я уже говорил: самое сложное – это вовремя остановиться с женщиной. Так вот: стоп.

На следующий день после того, как я по-настоящему вкусил Марину (мы были вместе семь часов – далеко не рекорд, кстати), моя жена, ничего не зная об этом, подала, однако же, на развод. Что не стало эпилогом наших отношений. Более того, в каком-то смысле это был всего лишь пролог.

Обрушилось лето. Почему-то прямо – с полнолуния. Наверно, не календарное, а душевное, фактическое лето.

Полная Луна в тяжкой невесомости застыла над Землей. Создавался эффект нависания над душой – эффект присутствия кого-то, если не живого, то понимающего. Понукающего. Постороннего, испытывающего тебя сквозь набрякшие приспущенные веки. Невольно подергивало желание ежиться; трудно было удержаться от соблазна то и дело оборачиваться на луну, заглядывая ей в глаза .

Которых, как известно, у луны – нет.

2. Лето

Итак, Марина стала моей.

Мы переживали тот период любви, следующий сразу за нарядной конфетно-букетной стадией, который определяет все дальнейшие отношения влюбленных. Горячие слова, раскаленные чувства, поцелуи с пылу с жару, градус накала – невероятный. Собственно, полчища ромео, донов и жуанов останавливаются где-то на этой страстной стадии. Ибо дальше, кажется всем писателям и читателям, неинтересно.

Я так не думаю. Не думаю я так. Я мыслю, так сказать, cogito, совершенно иначе.

Согласен: потом чувства-страсти как-то бледнеют, и повторить то, что было, не получается. Задираешь голову на покоренную вершину – и не веришь сам себе. Ущипнешь себя раз, другой – не верится. С тобой ли это было? Согласен: кажется, что любовь ушла. Исчерпала свой ресурс. Пора переходить к следующей – не стадии уже, любви. Пылким галопом по многочисленным Европам. (Вот тут бы самое время прикусить язык, который после Европы потянуло на рифму. Можно ведь так неполиткорректно нарифмовать… Стоп.)

А любовь не ушла. То, что было, никуда не исчезло, оно осталось точкой отчета и вечным неразменным капиталом. Просто вспышка эмоций вначале была подобна солнечной буре, нервирующей вселенную своими протуберанцами.

После этого – ровное горение. Нормальное чередование циклов.

И ровное горение, обратим внимание, – это логическое продолжение протуберанцев, а не угасание.

Экзистенциальные всплески могут быть только кратковременными. Иначе не выживешь. Быстро сгоришь дотла. Да и потом… Постоянно жить на вулкане в режиме паранойи – скучно, куда скучнее, чем спокойно наблюдать вулкан со стороны (будучи всегда немножко в нем). Бурная любовь – краткая любовь. И если она продолжается, если от природы чувств дано столько, что с ними не справился кратер, то любовь становится обидно похожей на вялотекущий процесс.