Гармония – моё второе имя

Это было правильно и совершенно естественно. Я очень хотел, но я никуда не торопился: у меня в запасе был немалый опыт разочарований, и я не стремился пополнить его. У меня была другая цель: стать счастливым.

Опять отвлекусь. Это мое проклятье: конкретный эпизод или случай для меня интересен как проявление закономерности. Пардон. Так вот: с некоторых пор я понял: выжить – значит стать счастливым. Счастье – это, помимо всего прочего, еще и способ выживания. «Не до жиру – быть бы живу» – это не про меня. Это народ о себе, подтянутом. Я мог быть живым только становясь счастливым. Такая уж была у меня карма.

Жена моя делала все, чтобы я разочаровался в женщинах. От беспомощности она регулярно закатывала мне мощные истерики, которые делали ее правой, а меня – глубоко, до слез виноватым. К месту и не к месту звучало грозное слово «развод». Я стоял понурым истуканом – и это делало меня уже не просто по жизни виноватым, а – преступником. Разумеется, это развязывало моей жене руки, освобождало ее от всех обязательств и конвенций: она шарила по моим записным книжкам, выворачивала мои карманы, что-то вынюхивала и выдумывала. Лепила образ человека, с которым приличная женщина не может не развестись.

Хочешь узнать жену (женщину) – разведись с ней. Не хочешь?

Делай вид, что тебя все устраивает. Не узнаешь ничего. Всю жизнь будешь блуждать в сладких потемках. Приятного дао. Чао. Какао.

А вот Марина, играя глазами, делала все, чтобы я был очарован женщинами.

И я каждое утро начинал с молитвы: пусть моя Марина не сделает ничего такого, за что я не смог бы ее уважать. Пусть она не окажется обычной женщиной – слабой, беззащитной и оттого по праву беспринципной. Пусть она окажется какой-нибудь королевой. Ведь должны же быть где-то такие женщины! Почему не Марина?

Почему – эй, ты, к кому я там так малодушно обращаюсь?

Знаете ли вы, что мелочей в общении – нет? Именно. Нет. Все мелочи значимы – как проявления чего-то великого, которое надо суметь разглядеть. Одна мелочь, один штрих – и отношения «заболевают», напоровшись на экзистенциальный риф. Или, напротив, расцветают, благодаря мелочам, чуя семь футов под килем. Как говорится, «во глубине». С Мариной было легко и просто, и наши отношения были на подъеме, хотя существовал штришок (ого-гош!), способный испортить любые отношения. Она была женой другого.

Еще раз: она была женой другого .

То, что я был женат, мне как-то внутренне не мешало. Практически – наоборот: помогало. А вот она – «жена другого»…

В переводе на русский это словосочетание означало для меня: добро пожаловать в ад.

Объяснимся. Оказалось, что «жена другого» – это колоссальный удар по моему самолюбию. Но это еще далеко не все. Мое чувство к ней предполагало, кроме, само собой, ответного чувства, еще и готовность принадлежать мне безраздельно. И эта готовность в ней была – но в степени, скорее, убивающей меня, нежели воодушевляющей.

Могу, конечно, сказать и попроще, однако тогда мне не удастся передать саму суть наших отношений, состоящих сплошь из вязких полутонов, трудноопределимых движений души. В общем, мне интересно передать то, что есть, а прочитать можно все, что угодно.

Что такое «понедельник – день тяжелый» я понял только сейчас. Суббота и воскресенье (ласкающее слух горожан понятие, обозначающее 48 часов блаженства, – уикэнд) становились для меня просто каторгой. Для кого-то «уик!» – и уже «энд». А для меня тягучая вечность. Меня мучила – испепеляла – ревность. Она была с ним. Гоша звали его.

В понедельник я был измотан, эмоциональный спад был ниже уровня моря. Мне просто не о чем было говорить с Мариной, потому что о чем бы мы ни говорили, мы говорили о любви. И если не говорить о любви, то говорить не о чем. К среде я приходил в себя, к пятнице уже искрился (прилив) – чтобы в субботу вновь запустить программу самоедства. Понедельник – отлив.

И самолюбие было при мне, и гордость, и чувство собственного достоинства – и, проклятье, именно эти обостренные чувства складывались в любовь к ней, жене другого.

Наша, изволите ли видеть, ситуация перерастала в невозможный, противоестественный образ жизни.

Ее интимная жизнь на два фронта, не носила, конечно, характер предательства; однако самим фактом двоемужества она как бы не исключала возможность предательства.

На нее страшновато было безоглядно опереться. И вместе с тем с ней было так хорошо, что другие женщины просто не лезли в голову. У меня впервые в жизни появился железный критерий: любовь – это когда другие бабы просто перестают существовать. Мир клином сошелся на женщине, может быть, не слишком достойной этого. А более достойных не существовало.

Или, если угодно, вот еще одно определение: любовь – это такое блаженное состояние, когда ненависть и презрение к людям не мешают тебе жить. Мне презрение перестало мешать.

Что за законы у этой жизни?

Так жить было нельзя. А как? Существующее равновесие было сомнительного свойства, а нарушение его грозило чем-то еще более ужасным – катастрофическим.