Впервые наткнувшись в море лжи на легко опровержимую каплю, Дерибасов разрядился идиотским смехом. Уж на несовершеннолетнюю пятипудовая Анжелика никак не тянула. Тем более, девка была одноклассницей Заиньки, а той уже исполнилось девятнадцать. И тут Дерибасов вспомнил самое страшное унижение детства — когда его, как паршивую овцу, отбили от сверстников и не приняли в первый класс средней Назарьинской школы. И все из-за кондового назарьинского неписаного, но строгого закона.
Дело в том, что незадолго до смерти Назарий начал основывать школу, но успел срубить только одну дубовую парту. А так как после смерти все его деяния тут же приобрели глубоко символическое значение, то решено было начинать обучение как только ребенок врастет в эту парту, независимо от возраста. Дерибасов врос на девятом году. Судя по конечному результату, Анжелика могла сподобиться на это и в пять лет. А уж в шесть — подавно.
— Все? — директор перестала красить губы. — Дочитал? Давай сюда.
— Нет, еще нет, — торопливо ответил Дерибасов, набрал воздуха и уткнулся в бумагу: